- Ну, расскажи, что же мы ищем, - просящий расправил складки монашеского одеяния и уселся на бревно.
Перед ним, нагнувшись над щепками, возился крупный мужчина, пытаясь высечь искру из камня. Длинные волосы были уложены в хвост и заправлены под рубаху. Когда от ударов камней друг о друга искры всё же вылетали, его грудь вспыхивала, выдавая идеально начищенный стальной нагрудник.
- Как вы этим управляетесь? – вопрос являлся всего лишь вопросом, но никак не раздражением, что никак не управится с кремнем.
Монах показал. Воин уважительно кивнул. В его глазах разгоралось отражение костра. Руки до плеч в наручах послушно улеглись на колени. Именно так! Столь идеально выверенных движений, плавных и чётких, словно заранее отрепетированных, монах ещё не видал. Бревно, на котором сидел воин, жалобно трещало при малейшем движении последнего.
- Я думал, Вы умеете всё, - в словах проскользнул лёгкий сарказм, но воин будто его не заметил.
- Не всё, - ответ являлся всего лишь ответом, без обиды и без желания оправдаться в несовершенстве. – Теперь я смогу добыть огонь. Ты научил меня.
Монах не сомневался.
- Я отвечу, вопрошающий... Ты избран для великой миссии. Я послан в помощь тебе. У тебя будет множество соблазнов – я же помогу тебе совершить верный выбор. С помощью меня ты справишься с задачей, возложенной на тебя Всевышним, - воин замолчал, видимо, считая, что сообщил всё нужное.
- И что же я должен совершить такого важного? – монах придвинулся ближе к огню – вечерняя сырость отзывалась ломотой в костях и неприятной дрожью.
- Твоя задача – спасти Мир, - спокойно сказал воин.
Мысли покинули монаха, он бессильно застыл и не менял позы пока костёр не начал затухать.
- Надо дров подкинуть, - произнёс монах, сглотнул. – Возьми пока те, что поменьше и полегче.
Воин послушно исполнил.
- Я полагал, что задача сложна и важна, раз прислали тебя, но что бы настолько, - монах обрёл способность чётко говорить. – Скажи, что шутишь.
Но монах знал, что воин шутить не умеет. И не понимал шуток.
- Я не шучу, - иного ответа не ожидалось. – Шутить – удел смертных и одухотворённых. Смысл нашего бытия не предполагает юмора в какой-либо форме его проявления. Мы созданы для другого.
- Можешь не говорить... Лучше скажи, что... – монах никак не мог подобрать слов, - что... что именно требуется от меня?
- Вера, - без промедления ответил воин, будто ожидал этого вопроса.
- Похоже, так я ничего не добьюсь, - вздохнул монах. – Вернёмся к началу разговора: что же мы ищем?
- Одну из вещей, которые посвящённые ошибочно называют Истинной Вещью.
Монах впервые слышал подобное название.
- И эта Вещь находится в деревне?
- Да.
Монах резко встал.
- И как мы туда попадём? Здесь же не пройти! – он прошёл не более семи шагов и руки его наткнулись на невидимую преграду. – Что это? Твёрдый воздух?
- Это магия, сокрытые от простых смертных силы природы, - пояснил воин.
- Но я не маг! – воскликнул монах.
- Тебе поможет вера.

Очерченный в спешке охранительный круг сдерживал голодных упырей. Они столпились у черты, почти полностью окружив разбойничий лагерь. И как бы ни старались перешагнуть, сильная боль возвращала их обратно за черту. Холодные злые взгляды обжигали – от них круг не защищал. Со всех сторон полз липкий шёпот. Сладкий, манящий... и липкий. Движение множества мёртвых тел походили на кукольные, руки упырей неестественно изгибались, шеи вытягивались на невероятную длину, глаза, затянутые чёрным излучали столько ненависти и желания высушить непослушных живых.
Но не один пока не перешагнул тонкой черты.
- Они ненавидят нас за то, что мы живы и не прокляты, - говорил Алим. Он весь трясся от страха и холода.
- По вашей вере, они уже обречены на вечные муки, - учёный араб громко выговаривал слова, что бы заглушить противный шёпот, проникающий в сознание и подталкивающий шагнуть за черту... Всего шаг.
- По нашей вере? – недовольно покосился здоровяк, натянув тетиву длинного тяжёлого лука. Стрела как раз должна была пробить глазницу, а пущенное с этого лука, вообще продырявить череп и поразить следующего. А толку то?
- Сколько говорить, араб, наша вера и твоя тоже!!! Она всего одна. Бог поможет нам и спасёт нас от этих!.. – выкрикнул здоровяк. Судя по его решимости, надеялся он не только на Бога. Последняя фраза вызвала ряд одобрительных криков.
Алим не стал спорить, по своему опыту знал, что спорить с разбойниками опасно, к тому же они сейчас были на пределе.
- Будем надеяться на Господа, - согласился учёный.
Один из вампиров слишком рьяно рванул в круг, но тут же скрутился в приступе жестокой боли. Здоровяк пустил стрелу, как и намечал, прямо в глаз. Стрела совершила задуманный разбойником путь, воткнувшись в горло позади стоящему мертвецу. Одноглазый теперь упырь отшатнулся от черты и ощупал дыру на затылке. Его единственный глаз, казалось, сейчас сожжёт наглого разбойника. Другой упырь без труда вытащил стрелу из горла. Ни капли крови не пролилось от этой атаки. Стрелу мертвец разломал и потянул руки к добыче.
Пока охранительный круг не потерял силу – разбойники продолжали жить.
Фархад запрещал стрелять в вампиров - зачем стрелы зря изводить? Но больше он не отдал никаких приказов. Алим начертил круг и сознался, что ничем помочь не может. Первый раз в жизни Фархад, главарь банды разбойников, от которого зависели жизни многих в округе, и который ещё ни разу не подводил своих людей, вынужден был признать, что бессилен.
В последний час в его лагере прибавилось верующих. Головорезы и воры поголовно вставали на колени и молились. Нестройная, сбивчивая молитва звучала из уст последнего негодяя, и молился негодяй как первый святой, хоть текст был не каноническим. Кто не молился, хватался за меч или лук и затевал опасную игру с мертвецами. Обрубали страшно изломанные длинные руки, сносили неосторожные головы, щёлкающие клыками в нескольких пальцах от шеи смельчаков. Но обрубки ползли обратно к мёртвому телу, головы взывали к телам и те, слепо шарахаясь и нелепо махая руками, искали, находили их и приставляли обратно. Таких сорвиголов Фархад пытался остановить, хотя чувствовал, что его влияние ослабевает. Требовался новый лидер, способный воодушевить и дать надежду.
Надежда уже давно покинула его самого. Вряд ли Алим начертил действительно спасительный круг, если сам похож на смирившегося со смертью.
Неожиданно шёпот и клацанье прекратилось. Вампиры отошли от черты и замерли. Хор молившихся утих тот час. Смельчаки опустили мечи и напряглись, ожидая уже самого ужасного.
Из строя упырей вышел некто... Прежде он, вероятно, был человеком и сейчас очень походил на живого, только... Только два клыка из нижней челюсти и чёрные глаза выдавали в нём вампира. Чёрная одежда, плащ, скрывающий руки, тянувшийся вслед по опавшей листве, походка, гордо вскинутый подбородок, напряжённое волевое лицо - его отличие от остальных, себе подобных, указывало на власть. Акила почувствовал равного.
Вампир остановился возле серебристой черты, с наглой усмешкой осмотрел её.
- Слабовата, долго не продержится, - вампир издевался, и Фархаду чудилось, что сейчас кровосос легко переступит тонкую полоску серебра и каких-то непонятных трав. А переступив, освободит путь для уродливой и страшной толпы, и конец жизни.
Но вампир не двигался, лишь смотрел на Фархада, узнав в нём главного в человеческом скопище.
- Напуганы и слабы... – он не скрывал извращённого удовольствия – вид жалких людишек пробуждал аппетит. Но кое-что раздражало вампира, и каким-то непонятным образом раздражение спасало людей – вампир не имел право убивать их.
Откуда эти мысли брались, Фархад запретил думать: может, вампир играет с ними. Считать их правдой глупо, пока нет доказательств существенней.
- У меня к тебе дело, человече... – последнее слово он произнёс, как обжора произносит слово «мясо». И Акила понял, вампир еле сдерживает себя оттого, что бы не перейти за черту и отужинать.
Разбойники молчали и не двигались – от чего-то рука с оружием не поднималась.
- Мы не тронем тебя и твоих слуг, если ты выполнишь одну нашу просьбу, - продолжал вампир. Говорил он медленно, растягивая шипящие. – Твой друг сейчас, наверное, чувствует магию.
Вампир кивнул на Алима, вжавшегося в здоровяка с луком. Учёный человек, казалось, разглядывает песчинки под ногами, но глаза расширились, словно увидел самого Дьявола.
- В деревне Бакстоун сейчас жаркая драка. Причём дерутся не люди. Нелюди!.. Твой друг способен слышать отзвуки той битвы.
- Нет Бога, кроме Бога… - затараторил вдруг Алим, но здоровяк оттолкнул его. Алим повалился на землю, ошалелыми глазами взглянул на здоровяка, будто первый раз увидел.
- Уходить надо!.. – учёный вскочил, перепуганное лицо исказилось, бледный, с трясущимися губами Алим подбежал к Фархаду. – Подальше отсюда, в другой лес, можно на материк вовсе!.. Как можно быстрее! Лучше им отдаться, чем... – но не договорил, повернулся к вампиру в плаще.
Уже никто ничего не понимал. Фархад размахнулся и врезал Алима по уху. Тот опять упал, взвыв и схватившись за ушибленное. Во всяком случае, замолчал.
- Ты просто не знаешь, что он услышал... что он увидел... Он прав, - кровосос продолжал издевательски улыбаться, смакуя каждый миг. Вместо крови сейчас пил страх, щедро льющийся из трепетавших людских душ.
- Что хочешь? – наконец спросил Фархад. Он уже не обращал внимания на ехидство упыря – вампир предлагал плату за жизнь, а с торговцами Фархад привык иметь дело.
- Поневоле мы оказались втянуты в ту битву... Но я не хочу плясать под чужую дудку. Мы привыкли жить в иных местах, туда мы и хотим вернуться, что бы не доставлять вам неудобств, - вампир врал, явно и нагло врал, но положение позволяло... или вынуждало. – Кое-кто, или даже кое-что, нашло способ помыкать нами. И я хочу, что бы ты и твои слуги помогли мне.
- Они не слуги мне! – резко сказал Акила.
- Я так не думаю. Но это не важно...
- Твои слуги, - Фархад особенно выделил «слуги», – убили нескольких моих друзей.
- Зачем ты называешь их друзьями. Разве можно вершить жизнью своих друзей? Разве можно быть выше, умнее и сильнее их? Разве друзья – это не те, кто равен тебе и кто достоин тебя? Остальные – слуги. Ошибаешься, человече... Да, мои слуги убили нескольких твоих, но они могут убить всех, и тебя, кстати, тоже. И что бы этого не случилось, я предлагаю сделку.
- И как мы можем помочь тебе? – Фархад уже готовился слушать очередную порцию лжи.
- Надо навестить одного преотвратнейшего типа и расправиться с ним. После мы будем свободны. Я не вру, что бы ты не думал. У тебя нет козырей, ни одного в игре против меня. В любую минуту я могу сорвать их с цепи. И никто из вас не расскажет о расправе – никто не переживёт её.
Алим часто дыша, уселся на землю, держась за ухо, но не вопил, просто раскрыв рот слушал переговоры.
- Почему ты сам не убьешь его? – спросил Фархад. Ладно, пока он примет его игру – козырей действительно не было. Вампир нависал почти над самой чертой.
- Против таких как я придумано очень много способов защиты, по сравнению с которыми ваш круг – ветхая оградка. Это существо поставило от меня сильную защиту, но от людей оно не пряталось.
- Существо? Он... оно не человек? – вот здесь Фархад неподдельно удивился.
- Нет... Было когда-то, да теперь стало чем-то непонятным. Эх, человече, сколько в мире вещей, о которых ты ничего не слышал... И это для тебя лучше.
- И ты не обманешь? – вопрос прозвучал глупо, но вампир не ожидал его.
- Нет, - лишь на миг показалось удивление, но прошло. Скорее всего, один Фархад это и заметил. Удивление выдало, пусть ненадолго, совсем на чуть-чуть, истинные мысли вампира. Фархад успел уловить момент и разобраться: вампир не врал, во всяком случае, не в самом главном.
Упырь догадался, что за манёвр совершил разбойник, и рассмеялся. От смеха, естественно, повеяло могильным холодом, но зато теперь в людях жила надежда.

Отвратительная надежда! Жжёт внутри, шепчет, не оставляет в покое, напрягает, высасывает силы. Откуда берётся она, когда выходов нет? Обман? Неужто, то сам человек цепляется за жизнь в мыслях, убеждениях, пытается удержаться на тонкой сухой ветке ломающейся, выскальзывающей из пальцев, что бы не сорваться в пропасть, глубокую и обязательно с острыми камнями на дне?
Уж лучше сорваться и прожить в стремительном полёте несколько мгновений, прожить ярко, потому что последние, прожить достойно, приготовиться, смириться со страхом, встретиться с неизбежным, не мучаясь. Зачем корить себя за низость и трусость, если впереди самое яркое событие в земной жизни, ярче быть не может, - смерть. То, что расставляет все точки.
Но укоры следуют один за одним. Страх ползает толстой скользкой змеёй, и вот, кажется, уполз вовсе, а нет! Забрался поглубже, норку отыскал и копошится там, пока не вылезет опять наружу в нужное время. Свернётся клубами, душит сердце, давит, бьёт тяжёлым пудовым хвостом в голове, шипит в желудке, высовывает раздвоенный язык - поджилки трясутся, рот немеет, руки не поднимаются.
Что в человеке не позволяет поступить мудро и смело? Почему страх и надежда идут вместе рука об руку? Как такое замечательное, одобренное Церковью чувство может спокойно соседствовать с низким телесным, что от Дьявола исходит? Неужто не совершенен Господь, которого так восхваляют христиане? Или есть в этом какой-то особый замысел Бога?
Лию уже давно не удовлетворяли многие объяснения сути человека. Не сходилось что-то в рассуждениях отцов-настоятелей. Как-то просто они всё выставляли, когда как Лия этой простоты по жизни не видела. А в то, что «Дьявол так умы смущает», Лия вовсе не верила.
Эгмонт разлёгся на полу, вытянув ноги и руки, образовав звезду. Готовился к серьёзной драке. Сейчас отбросив любую, даже самую мелкую мысль, наёмник избавлялся от страха и злости. Ничто не должно отягощать воина в битве: ни ненависть, ни жалость. Даже желание победы предстояло отбросить. Предстоящую битву надлежало вести умом, поскольку сила и ловкость не дадут никакого преимущества. Ведение этой битвы подобно решению сложной арифметической задачи. Из чувств полезны лишь интерес и трудолюбие.
Лия медитировать не собиралась. Она поглядывала на Оскара, прощупывала заклятье лесного духа, запершее их в трактире, она размышляла о надежде, она смаковала страх, испытывая странное удовольствие, окунаясь в его волны. Конечно, такое поведение недопустимо, Эгмонт следовал чётко по уставу, Лия же своевольничала, и узнай об этом Главы Наёмников, могли изгнать из клана. Но, собрав множество фактов воедино, она увидела в их чередовании некую закономерность, неявную, нелогичную. Оскар, ограбивший и, вероятно, убивший Сульду, лесной дух в облике женщины, выгораживающий Оскара, дензакли, высочайшая защита, поставленная неким могущественным магом... Лии не раскрыли, что именно за вещь должна добыть их команда, Эгмонту тоже. А вот Оскар каким-то образом узнал. Может, не случайно. Здесь столкнулись в схватке не просто пара противников. Всё гораздо сложнее... И эти размышления занимали её больше всего.
- Неподчинение правилам карается, - подал голос предатель.
- Кто бы говорил! – огрызнулась Лия.
- Так я вот и наказан, - Оскар отличался неким оптимизмом и позволял себе улыбаться даже в самых безнадёжных ситуациях. Наверное, потому его и взяли в наёмники.
- Сам виноват, - Лия понимала, что вступать в разговор опасно, но вступила – у неё были свои соображения.
- И что? Мы так и будем ждать смерти? – кивнув головой на Эгмонта, спросил Оскар.
- Если суждено умереть – умрём, - отрезала девушка.
- А если не суждено?
- Не умрём.
- Ты хоть представляешь, кого призывают дензакли? – конечно Оскар ответ, просто добавлял сухих веток в огонь страха Лии.
- Представляю.
- А, отличница… Прочитала много книжек, - догадливо улыбнулся Оскар. – А я вот книжек не читал, но зато видел этих…
Лия удивлённо воззрилась на предателя. А тот, связанный, казалось, ликовал.
- Мальчишку не я убил, а эти вот... Пожиратели Жизни. А я спасся чудом, и кое-что прихватил с собой. Собственно, и вся история.
- И что же молчал? – не сказать что бы Лия поверила, но пыталась понять, какую выгоду сейчас преследует Оскар.
- Вам то заказ нужно выполнять. Да и мне тоже, но... как видишь, я отошёл от дел.
Лия не перебивала и ждала, даже когда Оскар молчал, ожидая её реакции. Играть то по его правилам она играла, но не до конца.
- О заказчике нам, естественно, никто ничего не сказал. Не сказал – Главы Наёмников и сами толком не понимают, с кем имеют дело. Их обвели вокруг пальца, а они не заметили. Когда политика спускается в ряды отбросов и воров, что могут сделать последние, что бы противостоять ей? И вроде бы там, наверху, тоже воры и отбросы те ещё, но какие-то они другие, умные. Не то, что мы. И мы живём лишь, поскольку нужны таким, как они, - теперь Оскар говорил правду – цинизм лился с его голосом, порой перекрывая смысл слов, главное - говорить, уже не заботясь об играх. – Наши заказчики – это франки... Один из высоких родов, каким-то боком связанных с королевским двором Франции.
- И что? – не выдержала Лия – какая разница, кто заказчик? Услугами Гильдии Наёмников пользовались многие влиятельные люди, даже иного происхождение, нежели бриты, англы и саксы. К тому же многие приближённые английского монарха так же не являлись чистокровными островитянами.
- А скажи, зачем им скрываться даже от нас, точнее от наших Глав? Ведь нерушим кодекс о разглашении личности заказчика, если только заказчик не угрожает своим заказом благополучию нашей страны. Пока Главы Наёмников поддерживаются нашим монархом (а монарх сейчас благосклонен к нам), они не нарушат этот кодекс, и французы прекрасно осведомлены об этом! – Оскар перешёл на крик, будто это помогло бы ему точнее и понятнее донести мысль и убедить в её верности.
- Значит, этот заказ играет против Британии? – Лия сама довела мысль до конца.
- Ты всегда была сообразительной девочкой, Лия, - нахально улыбнулся Оскар. – Не то, что этот бычара Эгмонт.
- А ты как, сам догадался или кто подсказал? – вопрос подыгрывал Оскару, но так лучше, пока не разобрать, врёт он или не врёт.
- Подсказали... Хотя, как блаженны неведующие. Лия, ты же счастливица, живёшь просто: здесь - своровать, здесь – убить, вот это – принести, тут – украсть. По уставу жить, да шкуру беречь – легче лёгкого, - теперь горькая улыбка – и сколько их ещё в запасе у этого лицедея? – А мне теперь жизнь другая светит, смерть видать тоже... Умру то я по вашей, дорогие приятели, вине!
- Кто подсказал? – Лия пропустила этот наигранный укор мимо ушей.
- Предсказуемая... Сейчас это страшная ошибка, Лия. Тот, кого я хотел призвать на помощь. Он, гад и благодетель, спаситель мой и убийца.
Как он безобразно врёт. Ложь сквозила во всём его беспомощном виде, напыщенных фразах, потерянном взгляде. То, что он говорил, не могло быть правдой. Его цель – освободиться от пут и сбежать. И эта его ложь тоже так удобно вписывалась в неполную пока мозаику событий, в центре которого некая дорожная сумка молодого паренька именем Сульда, Бог в память. Сумка, которую нужно доставить одному из Глав, в которой нельзя рыться, даже заглядывать (Эгмонт нарушил это указание). Положить в другой мешок и, не доставая, мчаться в портовый городок, и там, в кабаке, незаметно сунуть нищему-побирушке. А затем получить положенные деньги. И забыть.
Похоже, забыть не получиться.
- Зато ты непредсказуемый, дальше некуда! – огрызнулась Лия.
- Вот видишь... – покачал головой пленник. – А насчёт меня ты права.
И опять окатило волной магии...

Маг Хикмет замолчал. До того он рассказывал о банде Фархада и упырях, что взяли разбойников в кольцо, о наёмниках, не подозревающих о серьезности дела и истинной опасности. Потом – о сделке между людьми и нежитью. О странном уже-не-человеке Карлике и о его согнутом в дугу помощнике. И вот на середине рассказа он замолчал.
Окружавшие его люди ждали, не решаясь спросить о причине столь внезапной паузы. Громко трещал костёр, пожирая дерево.
- Сейчас случится... – произнёс наконец маг и воин, лекарь и мудрец в едином обличие. – Добрый Азар, слушай меня. То, что будет не должно пугать и расстраивать тебя. Никто из вас, сидящих возле костра вокруг меня, не пострадает. Вы всего лишь случайные зрители. Твой трактир, Добрый Азар, будет разрушен.
Азар судорожно дёрнулся.
- Но вы отстроите новый. Я помогу вам в строительстве. А нынешний трактир стал теперь местом боя таких сил, о которых вы больше ничего не услышите, если только в сказках и церковных проповедях. Я уже вижу подступающие тени Пожирателей.
Люди, не понимая, что Хикмет говорит об ином взгляде в иной мир, нервно оглядывались, ожидая увидеть тех самых Пожирателей. Что за Пожиратели, слухом не слыхивали, но воображение рисовало страшные картины.
- Всё, началось...

В гнилостных ароматах сырой пещеры карлик скривил и без того кривое лицо. Сложно сказать, что хотел он выразить этой гримасой. Если бы не скрипучий голос не возвестил так радостно, наверное, и его слуга не догадался бы?
- Готово! Открывай портал!
- Да, мой господин.
Взмах руки... или лапы?.. и сырые своды пещеры воссияли алым заревом.
- Началось! – воскликнул карлик и бросился в самый центр сияния.
За ним проворно прыгнул слуга, и сияние погасло так же резко, как и возникло.

Мгновение застыло, вбирая мириады движений, мириады изменений, разом поглощая судьбоносный узел, а точнее – узлы. Метафизическая нить напряглась до предела, а затем вдруг ослабилась неведомой силой, или же сама, что бы не разорваться вовсе. И замелькали петли, столь тщательно спутанные друг с другом. Теперь они разворачивались, образуя тонкую связь причин и следствий без лишних узелков.
Мгновение развернулось, обрело объём, глубину, тысячи отражений, кинулось малой каплей из реки времени вверх, рождённой слишком бурным течением и резким изгибом русла. Полёт её запечатлел всё. Но в этом кратком миге запечатлелось столько, что вечности не хватит разглядеть каждый элемент.
Капля, застывшая над бурным потоком, стала тенью настоящего.
И вот что отразило мгновение.
Раскалённые от избытка используемой магии, кусочки опасного металла и янтаря распухали, одновременно тая, теряя плотность. Лия согнулась в приступе боли, возвестившей о прибытии Пожирателей. Эгмонт не успел пошевелиться – так и лежал, раскинув ноги и руки. Оскар, освобождался от пут с помощью мелкого лезвия, спрятанного в рукаве. А если двинуться вон из комнаты по коридору, туда, где наёмником была пробита дыра с первого яруса на второй, и через дыру вниз, то среди груды разломанных табуретов, скамеек и столов, можно увидеть зарождающееся сияние портала. И странный тёмный силуэт, то ли человек, то ли призрак, парил над ним. А за стенами трактира, в темноте подступившей ночи, сидели у костра люди, простые крестьяне и животноводы. Среди них, глядя по-другому и в другой мир, сидел мужчина в ярко-зелёной мантии, опоясанный золоченым ремнём с резным деревянным посохом. А ещё дальше – голубоватое мерцание Высшего Щита, укрывшего деревню от лишних гостей. И две крошечных фигурки (по сравнению с громадой видимого в мгновении заклинания), проходящих сквозь него. И ещё дальше – ломанные тела среди деревьев окружили сгрудившихся в кучу разбойников. Неподалёку – Олений Камень.
И ещё дальше – дорога разбегалась в стороны, исчезая в темноте, прерываемой лишь звёздами огней городов или сёл. И вот - слабо видна береговая линия. Выше – черты острова вырисовываются всё точнее, и любой мореход руку отдал бы на отсечение, что бы хоть раз увидеть остров с высоты. Его глаз сразу бы выхватил действительно важное, достаточное для создания самой точной карты.
Громадный материк возник лишь небольшим пяточком, а затем разросся до невероятных размеров. Мелькнул полуостров-сапог – центр христианской веры, поочерёдно блеснули в ночи моря, один за одним вдаваясь всё глубже в сушу. Степи, леса, горы, пустыни – всё как-то смешалось, уменьшалось, а мир, тем временем, увеличивался.
И вот голубой шар умчался в чёрную пустоту, а потом звёзды, звёзды, звёзды... Молоком переливаясь в формы дисков.
И всё в капле.
Вот куда смотрел и что видел Хикмет.
Задержавшись на самой высоте полёта, постепенно набирая скорость, она влетела обратно в реку времени.