Игра слов закончилась. Стражники не медлили, с диким ревом они бросились на жалкого безумца, возомнившего себя великим монархом, тот ждал их удара, успел приготовиться.
Девушка завизжала, когда мечи столкнулись и завертелись в безумной пляске, дворик был мал, но сражающиеся нашли, где развернуться, характерный свист и звон залил тесную арену, даже белье впитало в себя его часть. Император дрался лучше, но отсутствие практики уровняло шансы между противниками, не будь здесь забора, Ретрузим показал бы этим сосункам, на что были потрачены два часа в день, каждый день.
Но, увы, место поединка беспрекословно и настырно диктовало свои условия. «Монах» и его враги вынуждены были подчиниться, и поэтому «танец сабель» превратился со временем в самую обычную толкучку.
Император пустил в ход кулаки. Ловко отбив поспешный выпад своего противника, он вдарил стражнику по зубам, солдат отшатнулся. Свободную секунду Ретрузим использовал для того, чтобы разрубить веревку с простынями.
- С-вволочь… - пьяницу накрыло тканью.
- Ловок, тарантул, - прорычал второй, замахиваясь.
Клинки встретились, скрежет, звон, взмах, удар, блок. Бойцы носились взад-вперед, топча грязными ногами белоснежные простыни. Девушка замерла, прикрыв рот руками, наверное, молила богов, чтобы те не допустили кровопролития. Ретрузим вспотел. Вот он в очередной раз отводит от себя клинок стражника, при этом, ещё успевая пнуть второго врага. Снова выпад, снова уход, сражавшиеся разбрелись по разным углам.
Девчонка придвинулась к тяжело дышавшему императору, схватила его ногу, ища спасения.
- Зачем? - молодой правитель взглянул на неё. – Заче-е-м!?
- Нам с матерью нечего есть! – оправдывалась девушка, всхлипывая.
- Вот! – император сорвал с пальца шикарный серебряный перстень и сунул его несчастной. – А теперь беги. Беги!
Девушку не потребовалось просить дважды. Лишь на секунду она отвлеклась, зачарованная огромным рубином, украшавшим сделанный ей подарок, но тут же опомнилась, схватилась за подол и выскользнула из двора.
- Давай! – Ретрузим поманил врага клинком. – Теперь нам никто не помешает.
- Много болтаешь, - стражник провел рукой по своему обоюдоострому мечу. – Может, ты и впрямь император?
- Тебе не дано будет этого узнать, - Ретрузим атаковал.
Вся ненависть, всё презрение и вся боль влились в эту атаку. За девушку, за обиду, причиненную ей, за Аспорию, за справедливость – за все, что требовало отмщения. Боги ничего не смогут сделать, сегодня владыка империи Хаархиз, будет лить кровь, огнем и мечом карая всех тех, кто позорит его страну.
Стражник опешил, попятился, уклоняясь от лихих и коварных ударов будто бы обезумевшего врага, он мог отбить ятаган, но немыслимую тягу к победе…
Никогда.
Второй рубака все ещё ползал по земле, пытаясь выпутаться из белья. Настырные простыни никак не хотели пускать его в бой, но пьяница все-таки встал, тут же обомлев от феерической пляски смерти, что развернулась в нескольких шагах от него. Выпучив глаза, он смотрел, как клинок его друга еле-еле поспевает за шустрым ятаганом странноватого монаха. Похоже, дело близилось к концу.
- Ну, уж нет! – подытожил для себя он. Подытожил и кинулся к выходу. По дороге ему встретился оглушенный товарищ, третий насильник, которого император вырубил при встрече. Убегающий споткнулся о тело, выругался и помчался по темной улице за помощью.
- Стража! – казалось, он совсем забыл, что сам принадлежит к городским держателям порядка. – Помогите, драка!
Его голос постепенно отдалялся, будто камешек, брошенный в глубокое озеро. Он звучал все тише и тише, уже не заглушая звона оружия.
- Жаль, что ты не в нашем полку, такие лихие бойцы на улицах не валяются, - императора обдало зловонное дыхание подвыпившего стражника. Враги скрестили мечи, встретились, напрягая мышцы, никто не хотел уступать. Сталь боролась со сталью, сила с – силой, такое увидишь не каждый день, владыка империи дрался со своим подчиненным.
- Мне тоже жаль, что такой опытный боец сегодня погибнет. Вернее, он давно уже погиб, продав честь за кружку браги, - Ретрузим ударил противника коленкой в живот. Стражник отпрянул, император, не медля, сделал решающий выпад.
Солдат хотел увернуться, но внезапная боль сказалась на реакции. Все, что он успел, так это выставить клинок в отчаянной попытке защититься. Монарх играючи обошел преграду, поднырнул под врага и всадил тонкое лезвие ятагана стражнику в живот.
- Ммм! – узкая брешь в доспехах окрасилась в багровый цвет, взгляд застыл, становясь стеклянным, боль растеклась по телу. Стражник вцепился в плечо убийцы, надеясь удержаться, не помогло – он медленно съезжал наземь.
- Вот к чему ты пришел, - холодно бросил владыка Хаархиза. – Я не хотел, поверь мне, но ты вынудил меня, сам выбрал свой путь… за кружку браги.
Мертвое тело рухнуло на песок.
- Стой! – император вздрогнул.
Забор рухнул. В маленький дворик хлынула толпа вооруженных людей. Заскрипели тетивы, щелкнули арбалетные механизмы, целый лес копий окружил застигнутого врасплох императора.
Стража.
Человек тридцать оцепили улицу, преступник, как им сказали, был вооружен и очень опасен. Убежавший трус времени не терял, расписал, как мог то мастерство «монаха», которое ему удалось увидеть. Начальники быстро смекнули, что парой солдат тут не отделаешься, созвали весь квартальный патруль.
- Брось ятаган! – прозвучала строгая команда. – И не дури, моргнуть не успеешь, как к стене пригвоздим! – говоривший прятался в самом конце разъяренной толпы, видать больше всех поверил в «чудной монах, будто ельф, клинком орудует».
- Я желаю видеть Базуфа Бемджима! – император замер в боевой стойке, только лишь ради того, чтобы показать пришедшим сюда – он не боится, если надо, перекидает и их. Ах, если бы было действительно так?
Острия копий уперлись ему в живот.
- Считаю до десяти! – предупредил голос. – Десять, девять…
- И чем ты только думал, сопливый гордец?! Наверное, тем самым, чем угощаешь каждую ночь своих наложниц? Прогулялся по столице? Посмотрел Аспорию? Теперь тебе представился шанс оценить и местную тюрьму, примерить кандалы, вкусить похлебку. Как ты там говорил? Император будет един со своим народом? Пожалуйста, что просили, то и получите! – Ретрузим скрипел зубами. – Ладно, - продолжал размышлять он. – Тюрьма меня задержит лишь на пару дней, а потом… потом я покажу вам, сорванцы, что такое гнев правителя Хаархиза. Вы будете молить меня о смерти.
- Четыре, три, два…
Миг отделял императора от смерти. Он молчал. Молчал и все ещё сомневался в принятом решении. Но делать нечего, при всем усилии, он не выберется из накинутой на него сети, не взлетит вверх, будто опытный маг, не пуститься в танец смерти, будто резвый эльф. Он – всего лишь человек, и власть, дарованная ему, ничем сейчас не поможет. Будь, что будет. В любом случае, все это лучше, нежели однообразное пребывание во дворце.
Ятаган упал на белую простыню. *** Его вели по узкому, наполовину затопленному мраком коридору. Хотя, слово «вели» здесь не совсем уместно. Скорее, волокли. Он не сопротивлялся, нет. Просто ребра ныли от бесконечных ударов, подаренных ему в каком-то помещении. Каком, так до сих пор и не понятно. В ушах звенело, кровь на подбородке уже засохла, лицо в грязи, руки и ноги в цепях. Его обыскали, содрали все, что можно было продать, назад отдали только мантию, которая после так называемого «допроса» превратилась в нечто, напоминающее сшитые половые тряпки. Он, разумеется, кричал, грозился. Пытался втолковать озверевшим от злобы стражникам, кто он, велел позвать кого-нибудь из начальства – все впустую, солдаты, избивавшие его, будто оглохли. В конце концов, пришлось смириться, терпеть боль и прятать обиду. Когда-нибудь они все ответят. Да так, что море выйдет из берегов.
Железная решетчатая дверь со звоном ударилась о каменную стену. Императора втащили в камеру, небрежно бросили на пол, прорычали что-то напоследок и вышли, звякнув замком. Единственное, что запомнилось, так это слова «завтра твоя голова будет кататься по песку». Одна более-менее порядочная фраза, произнесенная стражей, остальное – сплошная брань.
Холодный пол кусал ухо, где-то, совсем рядом, трещали факелы – одинокие безумцы, что пытаются вытеснить отсюда тьму. Молодой правитель не мог встать, просто не мог. Как хочется верить, что все это – лишь сон, дикий кошмар, как тот, с призрачными фигурами. Вот сейчас наложница пригладит его волосы и прошепчет, что пора вставать. Время шло – наложница его так и не разбудила.
Боль постепенно отступала из осажденного ею тела, пришел холод – ещё более коварный завоеватель, медленно, но верно забирающий себе все новые и новые территории. Император искал в себе силы, шарил по самым дальним уголкам, выводил в бой последние резервы, вот ладони уперлись в пол, вот локти разогнулись…
- Ммм, - Ретрузиму удалось перевернуться на спину. Затем он попытался сесть. Нет, ребра пока ещё были против. Боровшись с бессилием, он подполз к стене, чуть напрягся – получилось. Ледяные стрелы ударили в почки, холод облизнул затылок, ничего, он потерпит, так даже лучше. Пусть два его врага сойдутся на поле брани, победитель вымотается и станет легкой добычей. Закон войны – даже здесь он применим.
Камера была широкой. Как выяснилось, она предназначалась не для одного узника, помимо избитого правителя, в ней находилось ещё человек десять. Обтянутые тряпьем нищие, старики, исхудавшие пьяницы – и как такие могут совершать преступления? Казалось, тюрьма существовала вовсе не для нарушителей закона, я для вот этой вот черни – отбросов общества, которое отворачивает свой взор от слабых. И он, император, стоит во главе этого самого общества.
Кто-то вздыхал, кто-то охал, сквозь тишину пробивался тонкий и почти не слышный шепот, люди находили в себе силы для общения. Наверное, верили, что все будет хорошо. Молодой правитель держался особняком, сидел себе тихо возле решетки, взгляд пустой и безжизненный, в голове вопросы: «Как же так?» «Как я мог?». Порой, он просто закрывал глаза и отдыхал, пытаясь не думать о боли, уснуть не получалось, слишком холодно и слишком неспокойно. Страх витал здесь, растворился в воздухе незримым ядом, поражал заблудшие души, рисуя им топор и плаху. Однако казнь не даст избавления, ибо вечно будут страдать враги империи Хаархиз, враги общества, враги человека, враги жизни.
- Ты – северянин?
Император открыл глаза. Возле него, на корточках, сидел мальчишка. Совсем юный, весь в грязи, худой и слабый, будто молодое деревце, о котором забыл дождь. Черные кудрявые волосы и немыслимо красивые карие глаза, в них не было и толики злых мыслей и желаний, но даже его приютила тюрьма.
- Моя мать была северянкой, - проглатывая комок в горле, ответил Ретрузим. Не ласково, но и не грубо. Гордо и сдержанно, как и положено правителю огромной страны. Малыш почесал затылок, разгоняя вшей, затем робко, опасаясь незнакомца, приблизился.
- А как тебя зовут? – детский взгляд с любопытством бегал по странному, терпящему боль, узнику.
Император задумался.
- Балли, - вздыхая, ответил он.
Мальчишка пристроился возле него.
- А меня – Кариф. Свою мать я не помню. Говорят, она была рабыней, - ребенок обхватил свои колени и положил на них подбородок. Только сейчас император увидел, что левой кисти руки у мальчишки не было – отсечена.
- Ты вор? – устало бросил Ретрузим, глядя на ужасную рану.
- Не-е-т, - Кариф попытался улыбнуться. – Эт меня хозяин, за то, что убежать пытался.
- А почему бежал? – император пошевелил затекшей ногой.
- Не кормили. Сестра умерла с голоду, а я… уж лучше там, на свободе умереть, чем в клетке, - мальчик закусил губу.
- Где ж ты видел то её, эту свободу? – философски заметил император.
Кариф молчал.
- А тут ты как оказался? – Ретрузиму стал интересен юный собеседник. – Что? Опять хозяину не подчинился?
- Да нет, - мальчишка дернул плечами. – Вроде все делал: воду носил…
- Разменная монета – он! – послышалось из другого угла камеры.
Старик уже не мог ходить, годы давили на него неподъемным грузом, хлеб и вода – скудные лекарства, холод и сырость темной клетки вытягивали последние силы. Теперь он просто лежал, положив голову на осколок старого горшка. Лежал и не двигался, терпя последние часы своей бедной жизни. Но он нашел в себе силы для слов, начал говорить, тихо и неспешно.
- Мальчонку сюда не просто так приволокли, - сухие потрескавшиеся губы зашевелились. – Тут купец какой-то сидел за драку. А хозяин его… - старик чуть заметно кивнул на мальчика, - друг того самого купца. Вот и договорился со стражей, мол, узников то двенадцать должно быть, а каких – никто не ведает. Посадили малыша, чтобы купца вытащить. Чего ему жить то? Вон уж без руки калекой сделался.
- Но… как же так? Неужели власть… - император замотал головой.
- Власть? – старик усмехнулся. – Да где ты видел то её, власть эту?! Позаперлись во дворцах да храмах своих, все про богов талдычат, мыслям высоким предаются, а то, что он… - тонкий палец указал на покалеченного юнца, - и сестра его с голоду дохнут, так это им до места известного!
- Всегда есть слабые и сильные, - тихо оправдался император.
- Я – человек темный, имя то свое написать не смогу, однако ж, знаю, что есть документ некий, где сказано, что, мол, в империи нашей все равные должны быть, - старик положил руку на грудь.
- Сборник Анхапесса, - проговорил Ретрузим.
- Ну, и где равенство, ежели юнец, как собака, на цепи сидит, а купец штаны на брюхо натянуть не может? Скажи мне, мил человек, где?! Молод ты ещё, доживешь коли до моих годов – поймешь.
- Ты прав, старик, - император склонил голову. – Только вот не всё так просто, ибо всегда приходится жертвовать чем-то, потому что есть высшая цель, такая важная, что даже жизнь этого малыша ложится на весы.
- Ба! – старик захохотал. – Вы гляньте! А ты, небось, храмовник тож? Али книжек начитался? Тебе б, сынок, на улицу, дня на два, вмиг бы уму разуму набрался!
- А, может, ты просто злишься, что сам здесь оказался? – молодой правитель терял терпение.
- Какой прок на дураков обижаться? - старик притих. – Ты хоть знаешь, почему я здесь сижу то? Не знаешь?! А я скажу тебе, мил человек, скажу, да ты, может быть, и не поверишь мне – старцу ветхому…
Старик стал рассказывать. Император и покалеченный мальчик слушали, затаив дыхание, будто ушей их сейчас касалась диковинная заморская сказка.
- Всю жизнь я солдатом был, - начал дед. – Воевал все, за Анхапесса покойного. Ох, и лихой же был император! Бывало войско встанет перед битвой, лучники тетивой поскрипят, копейщики склоняться, а он только взглянет на нас всех, будто на детей своих любимых, улыбнется и галопом на врага. Речей не толкал заумных, знал, что за ним пойдут, пойдут хоть в море, хоть в огонь. Кровь лилась, конечно, за земли да за золото, но какие были сечи! Ах… - старик поднял руку, сжал кулак, - … не видать вам, молодым, таких боев! Кто ж знал, что сын его таким непутем окажется.
Император чуть слышно зарычал.
- Война войною, а дом забывать не надо, - продолжал старик. – Вернулся я в Аспорию. Седой уже. Дочь росла, замуж надо было выдавать, а за душою у меня ни гроша. Генералы загребают все, а просты солдаты – им вон… окорок бросил и довольны они. Обещать – обещали, а как настал конец службы, так - извините. В стране, видите ли, торговля на спад идет.
Корзины я плел, жена хлеб пекла – концы с концами сводили. А дочь, та к богачу одному служанкой устроилась. Да ты не подумай! Она у меня порядочная. Тарелки мыла там, пол мела. Тот богач - вроде ничего мужик был, коврами торговал да караваны водил. Вот только сын у него уж больно до юбки падок был. Соблазнить хотел дочку мою. Зубы вмиг обломал, сережек да колец у нее не было, зато честь была, от отца подаренная. Взбесился, в общем, сынок богатый… - дед вздохнул. – Позвал стражу… заволокли мою дочурку в сарай да… попользовались все.
Тишина.
- Не рассказывай, старик, не надо, - император закусил губу. – Вижу, больно тебе…
- А ты послушай-послушай! – старческий хрип разлился по камере. – Уж больно власть свою защищать рвешься, да деньги, что власть эту рабами делают. Ведь не сын богача мою дочку тогда…, а деньги да власть, что с детства у него были!
- А дальше то что? – мальчишка всхлипнул.
- К судьям я, - старик немного успокоился. – А те, без стыда всякого, говорят мне, мол, уж больно дочку ты свою плохо воспитывал, небось, сама, блудница, юбку задрала. Плюнул я, ушел. К богачу прихожу – а он в комнату меня, вином поит. Говорит, я знаю, что правда за тобою, старик, но сына в тюрьму не отдам. Возьми золота, сколько унесешь, за дочку подпорченную. Ну, я ему кубком то и заехал по лбу. Вот – говорю – кубок прихвачу только, увесистый больно. Стража в комнату ворвалась, в кандалы меня и сюда. Казнить обещали. Богач тот рассвирепел, говорил – коли дурак ты такой, что против сильного пошел, так и жить тебе незачем. Вот и лежу теперь. Смерти жду.
- А дочь? Что с дочерью? – тихо спросил молодой правитель.
- Выгнали их с матерью из города, дом забрали, говорят – занимались этой… как его… никамантией что ли?
- Некромантией! – мальчишка подал голос. – Эт когда трупов вызывают, да духов злых на службу зовут.
- Тихо ты, дурак! – прорычали из темного угла. – Беду накличешь, солдаты опять напьются – бить будут да издеваться.
- Пускай! – старик горько ухмыльнулся. – Чей над собой издеваются.
- А они, правда, колдовали? – не унимался мальчонка.
- Какой колдовали?! – раздраженно бросил дед. – Коли уж колдовали бы, так не жили б так! Чтобы торговцу жизнь не портили, чтоб слухи не ползли про «доброго человека», вот почему выгнали их! Скитаются теперь по пустыне, а, мож… - старик на секунду задумался. – Мож, уже тама, меня дожидаются. Ох, боги-боги! Есть вы там, аль нет, скоко ж мучатся то нам?!
- Не долго, старик, - Ретрузим опустил голову. – Клянусь.
- А что клятва то твоя? – дед повернулся к холодной стене, натягивая на себя жалкое подобие одеяла. – Слова пустые.
- Я найду твою семью! – Ретрузим рычал. – Найду и верну тебе доброе имя, а торговец тот… он ответит. Вот увидишь, все изменится.
- Тоже мне пророк, - в темном углу вздохнули.
- Власть, она о стране думает, - старик почти шептал. – А какая страна, ежели людей в ней нет, одни свиньи? Для кого тогда стены строить, для кого зерно сажать? Ах, Анхапесс! На кой ты сыну то трон отдал? На кой?! Не годится он для правления! Не годится.
- Знакомые слова, - подумал Ретрузим, растирая затекшую шею. – Вот значит, как? Не гожусь я! А, может, действительно бросить все, уйти куда-нибудь… на войну, например? Но кто встанет у штурвала? Базуф? Нет, хладнокровен, хотя и расчетлив. Впрочем, разве не таким должен быть настоящий император? Хладнокровным и расчетливым. А я? Что «я»? Сентиментальный, молодой. Ах, мысли-мысли - беззвучный язык бунтарей! Как порой не хватает нейтрального человека, который все знает и понимает. Но таковых нет, они живут только в сказках, а сказки…
- Что значит «Балли»? – голос Карифа заставил императора вынырнуть и бездонного омута рассуждений.
- Балли – это древнее южное слово, оно… - император знал, что истинного и полного смысла данного термина мальчишка не поймет, пришлось импровизировать. – Оно значит… лидер, главарь.
- Ты лидер? – карие глаза, казалось, приклеились к побитому правителю.
- Я?! Не-ет! Тоесть… да, но…
Мальчик застыл в недоумении.
- Я… всю жизнь мне говорили, что я – лидер, но… последние события показывают мне, что я ошибался, лидером не рождаются, им становятся. Лидер – это нечто большее, чем корона и дворец. Лидер, это когда за тобою идут люди, когда тебе доверяют, и когда ты понимаешь, что нужно делать. Я… не лидер, – император опустил голову.
- А ты хотел бы им стать? – Кариф мечтательно улыбнулся. И откуда только у него эта тяга к жизни?
- Интересный вопрос, - молодой правитель ухмыльнулся. – Я тоже хочу тебя кое о чем спросить. Скажи мне, ты хотел бы стать драконом?
- Да! – мальчик чуть было не вскочил на ноги. – Я летал бы! Жил в пещере и спал на горе золота!
- А друзья? Где бы ты нашел друзей, ведь дракону не так просто их завести? Тебе не кажется, что было бы скучно жить без друзей? Да и золото. Куда бы ты его дел? На что потратил?
Кариф притих. - А может тогда лучше стать ельфом?
Император расхохотался.
- Кем бы ты ни стал, придется от чего-то отказываться, чем-то жертвовать…
- Нет, постой! Хорошо! А если я богач? Чем я жертвую?! – ну, мальчишка! Ну, орел! Если бы все имели такой оптимизм… ах, что было бы тогда с миром!
- Временем, - коротко ответил император. – Временем, которое потратишь на заработок этого самого богатства…
- Тише вы! – зашипели в углу. – Ночь на дворе, а вы все болтаете! Не спится вам, дуракам, так извольте заткнуться, другим дать покоя!
- Они правы, - Ретрузим погладил мальчика по голове. – Давай завтра продолжим наш интеллектуальный спор о материальных и нематериальных затратах на мечту. Поговорим об эльфах, и обыденности, что заставляет их падать в ноги к скепсису.
- Че? – мальчик нахмурил брови.
Император улыбался. – Спи, мой друг, раб по жизни и вольный в душе.
Кариф положил голову на колено императора, закрыл глаза и через минуту засопел.
- Пусть тебе приснится, что ты – дракон, у которого нет золота, но есть друзья, - Ретрузим не сводил глаз с мальчонки. – Спи, несчастный, но верящий. Пусть сон разгонит всю твою боль. Мне тоже нужно вздремнуть, слишком много событий за одну ночь, ночь, которую я буду помнить всю жизнь.
В камере стало тихо, лишь ритмичное сопение и храп деда напоминали, что здесь не склеп, а всего лишь прибежище заблудших душ. Тюрьма – их извечная спутница, ибо тот, кто бросил вызов косности, обрек себя на страдание.
- Теперь я понял, - думал император, сомкнув веки. – Понял, какое наказание мне придется пережить, а вернее, я его уже переживаю. Ваша воля, о всемогущие Анкодуны, мне ясна. Вы мудры, даже ещё мудрее, чем в священных трактатах, что бравируют о вашем неординарном уме. Не зря вас называют богами. Вам верят и поклоняются. Уйма людей, к которым сегодня присоединился ещё один странник – молодой южанин с северным нравом, наивный гордец и никудышный правитель. *** Воскресенье. На площади Раскаяния, как всегда, людно и шумно. Словно муравьи, между палатками торговцев и телегами с товарами, снуют люди. Голоса заливают старую, но безумно нужную площадь. А славится она многим. Перво-наперво – это рынок, второе – здание купеческой гильдии, что возвышается у северного входа, а третье - особняк великого и мудрого Базуфа Бемджима – важного советника и друга самого императора. Но есть и ещё одна причина, по которой люди приходят сюда почти каждый день.
Казни.
Недаром площадь получила своё название, огромная каменная плита с несколькими ступенями и плаха, размещенная в самом центре строения. Тюрьма через дорогу, в полдень узников выводят, и, без объявления приговора (его зачитывают в тюрьме), лишают головы. Даже в будни здесь ликуют зеваки, три, порой четыре взмаха топора, три, порой четыре смерти заставляют их разевать рты. Бои гладиаторов им давно уже надоели, намного интереснее смотреть, как воет приговоренный, воет в надежде, что Базуф Бемджим выйдет на балкон, заинтересуется происходящим, и, может быть… ну, пожалуйста… помилует. Пару раз такое случалось, правда лишь когда казнили детей, но, надежда, как говорится, умирает последней.
Сегодня, кстати, у узников был счастливый день, ибо влиятельный вельможа сидел у себя на балконе под огромным тряпичным навесом, сидел и думал о чем-то своем, стараясь не глядеть на корзину, куда падают отсеченные головы. Он был хмур, глаза его выдавали, даже для самых выносливых бессонная ночь – тяжкое испытание.
Появился слуга, за ним, звеня посудой, служанка. Девушка аккуратно поставила поднос с чаем на маленький столик возле кресла Базуфа. Поставила и бесшумно скрылась, она прекрасно знала, какой нрав у господина, и что бывает с теми, кто попадается под его горячую руку. Слуга склонился, прильнул к уху.
- Во дворце его нет, - прошептал он. – Стража обыскала все углы, заглянула под юбку каждой наложнице. Он пропал, мой господин. Император пропал.
Базуф откинулся на кресле, закрывая глаза. Чуть заметно он дернул пальцами, приказывая слуге удалиться. Тот исчез.
- Анхапесс, друг мой… - размышлял Базуф. – Я помню, как подставил тебя однажды, помню, как убил того шпиона, хотя и должен был оставить его в живых, помню, как врал тебе, редко-редко, да и то, шутя, но… Ради, всех живых и мертвых богов! Почему за такие мелкие оплошности я должен терпеть такое суровое наказание?! Уж лучше урезонить пустынного огра, чем воспитывать твоего сына!
Я знаю, он жив, но где он!? Где, во имя всех богов, он пропадает!? Женщина? Нет, у него их и так… как вшей у нищего. Так чего ж тебе ещё надо, дурак?! Приключений?!
Советник поднялся и коснулся изящного серебряного кувшина, чай должен помочь, сейчас это самое лучшее средство.
- Я не хочу думать, о том, что будет, если его не найдут, - Базуф вздохнул. – Не хочу!
- Жители Аспории! – пробасил глашатай. – Сегодня здесь, на площади Раскаяния, состоится казнь пятерых преступников! Отступники виновны и обязаны предстать перед богами!
Толпа одобрительно заревела.
Базуф закусил губу, не любил он все это, не любил.
Запели трубы, люди вытягивали шеи, чтобы увидеть наказуемых, которых сейчас выведут через главные ворота тюрьмы. Вот они – два оборванца, мальчишка без руки, дед на костылях, какой-то монах с наброшенным на голову капюшоном. Лицо от солнца прячет – колдун, небось. Сейчас все они отправятся в Цитантил, кто за дело, кто по ошибке, не важно, главное – отправятся, главное – процесс.
Детишки залезали на телеги, богачи выходили на балконы, знатные особы приказывали своим носильщикам остановится. Неужели так интересно лицезреть убийство? Стража ощетинилась копьями, отгоняя мечущую камни и тухлые плоды толпу. Узников вели к плахе.
- Ах, судьба, ах, проказница! – император ухмылялся, капюшон надежно скрывал его лицо. Но все же его придется снять. Благо, не сейчас. Стражники, видимо, никогда не знали, что такое дисциплина, порой казалось, что им безумно хочется уйти отсюда, отдав преступников толпе. И тогда отрубание головы показалось бы узникам мечтой.
- Давай! Шевелись! – молодого правителя толкнули в спину. Нога коснулась ступени.
Первый шаг.
Второй.
Упитанный палач робко прошептал. – Сними, сынок, капюшон то, хоть на солнце в последний раз посмотри.
Император бросил брезгливый взгляд на толстого мужика в черной маске. Тебе б пирожки продавать, клоун.
- Снять с узника капюшон! – крикнул командир стражи. Палач придвинулся, Ретрузим показал жестом, мол – сам. Толстяк кивнул.
- Базуф. И ты, предатель, тут, - император заведомо медленно стянул с себя капюшон.
Толпа ахнула, кто-то упал в обморок. Базуф вскочил с кресла, опрокинув чашки и разлив чай. Стражники в недоумении вылупились друг на друга, простой люд притих. Прошла секунда, тишина полностью укутала площадь, богатые дамы прикрыли рты руками, у кого-то даже проскользнули слезы. Амфитеатр можно разобрать по камешкам, ибо не один, даже самый талантливый драматург не поставит такой спектакль. Император в двух шагах от плахи, императора казнят, император в цепях – вечная слава тому, кто пишет наши судьбы.
- Кто мы? Да просто пешки, – император воззрился на солнце. – Кто я? Наверное, фигура более весомая. Так почему же возомнил я о себе, что не принадлежу к той шахматной доске, на которой боги играют нашими жизнями? Кто я? Вассал их или, может быть, высший дух? Да нет же. Человек с двумя руками и ногами. Человек, чья жизнь превыше всего. Будь проклят тот, кто сказал мне, что в моей, нет, не моей, империи все хорошо. Подлый блеф! Та плаха, что сейчас передо мной, я не достоин даже её, я – горе правитель, что зажрался и завяз в пучине плотских страстей. Мне наплевать на подданных, наплевать на женщин, на детей, на того мальчишку, коего, по моей вине, лишили руки. Нет мне прощенья. И даже смерть не избавит меня от мучений, ибо ложь так долго окружала меня и жила со мной, будто жена. Империя, построенная на лжи, и я – её правитель.
Император сделал шаг, встал на колени. Базуф сжал кулаки.
- У каждого есть своя правда, - Ретрузим вытер слезы. – Теперь и у меня она появилась. Я не хочу больше быть политиком, это все равно, что мыться в дерьме. Тот, кто думает о стране, всего лишь занимается самообманом, надо думать о людях, надо делать так, чтобы каждый, кто жил в империи Хаархиз, сказал – я люблю своего императора, я горжусь своим императором. Наверное, обо мне никогда уже так не скажут, ибо я… мною завладела халатность!
- Мы пришли, чтобы осудить тебя, Ретрузим! – грозно провозгласила одна из фигур. – Осудить за твое главное преступление, имя которому – халатность!
…Нет тебе прощения, император, ты не годишься на роль правителя!
- Шах и мат! – прошептал Ретрузим.
Император положил голову на плаху. P.S. Что видят власть имущие? Как далеки они от обыденных реалий. Ну, а мы? Кто мы такие, чтобы судить их? Все сейчас бранят государство, власть, правителей. Мы просто хотим, чтобы они были идеальными, эдакими ангелами-хранителями наших будней. Но, они не ангелы, они, как и мы, просто люди. Люди, на спины которых взвален невыносимо тяжелый груз. Они стараются, поверьте. Не все, конечно, но стараются. Вы должны их понять, должно родиться уваженье.
Ибо, если нет ни понимания, ни уважения, нет и того светлого будущего, о котором все мы так мечтаем. Тимофей Верхов(14.12.2006).
|
