- Стройсь! – рявкнул уже знакомый нам голос.

    Мы построились и замерли в ожидании новых приказов. Командир пошатнулся и смотря на землю, неуклюжими шагами двинулся к нам.

    - Итак, товарищи солдаты начался срок вашей службы на планете «Оранжевая Орхидея» и я, ваш новый командир - Прохоров Юрий Александрович - буду руководить вами в течение этих двух лет. Понравиться вам это или нет, мне все равно. Скажу песок жрать, будете песок жрать, скажу на стену лезть,  вы у меня и туда полезете! На этот срок я становлюсь вашей головой, вашей душой или как там у вас это называется, мне всё равно. Вы сейчас должны забыть о том, что вы люди! Вы материал, а я мастер! Я буду вас заново создавать. Буду лепить из вас что-нибудь, буду строгать, буду ломать, снова лепить, снова ломать - делать из вас всё что захочу! Понятно вам! Вот так!  Выплюнете из себя всю свою личность, всего себя выплюньте! Я хочу видеть эту слюну, что вы называет личностью! Давай солдат, - он подошел к какому-то бедняге, - сплюнь! Сейчас сплюнь! – солдат наклонил голову и сплюнул, командир в ярости посмотрел на него, - это ты, ты что сейчас сделал? – с побагровевшим лицом спросил он, - Это что сейчас было? Я тебя спрашиваю придурок, ты, что это сейчас сделал?

   - Я сплюнул товарищ командир, как вы мне приказали.

   - Чего? – закричал командир, – Я тебе приказал?! Щенок, ты что-то попутал? Я тебе сплюнут, а не харкать приказывал! – он схватил беднягу за горло и резко ударил его кулаком в печень; солдат тут же повалился, - Отмывай сучий сын! Отмывай! Я тебе не харкать приказывал, а склюнуть через плечо три раза! Вот так: тьфу, тьфу, тьфу! Скотина, мой давай! А ну бойцы сплюнули всю свою душу сейчас! – все повернули головы и притворились, что плюют, - Вот так, - довольно сказал командир, - вот так, теперь я ваша душа, запомните это! Я ваша совесть! Запомните это! На войне каждый погибает за свою совесть, так пусть ваша смерть будет на моей совести! Сплюньте, вот так! Молодцы! А ты мой, хорош лежать!

   «Харкнувший» с трудом поднялся.

   - Есть! – сказал он. Ярость исказила всю его физиономию, но спустя секунду  он нагнулся и вытер слюну рукавом.

   Командир удивлённо посмотрел на солдата.

   - Это что сейчас было? – спросил он. – Ты её рукавом вытер что ли?

   - Да, так точно, рукавом.

   - Нет, я не пойму, ты тупой что ли? А тряпка для чего, а вода? – помолчали с секунду, – Да, ты знаешь, что вообще сейчас сделал? – вдруг злобно заорал он. – Ты знаешь, я тебя спрашиваю? Отвечай!

   - Нет, не знаю товарищ командир. – испуганно ответил солдат.

   - Ты сейчас форму, выданную государством, испортил!

   - Так это же всего лишь слюна…

   - А мне плевать! Сейчас же иди и поменяй её! После отбоя ко мне! Понял!

   - Так точно!

   - А теперь иди сукин сын!

   Солдат резко повернулся и побежал вон с крыши.

   - И так с каждым будет, кто меня ослушается! Вы поняли! Поняли, я вас спрашиваю?

   - Так точно. – ответили мы хором.

   - Вот так, хорошо. – командир о чём-то задумался. Он опустил голову и подошел к перилам, – И так, - начал он, - мы переходим к следующему пункту нашей программы, к инструкции по выживанию. Во-первых, - он повернулся к нам лицом, - никто из вас не должен выходить на улицу в полдень. Получите солнечный удар. Ясно?

   - Так точно!

   - Хорошо. Во-вторых, на поле боя сразу же ищите укрытие и не высовывайте носа из ниго пока я вам не скажу. – он немного помолчал, - Там внизу вырыты окопы, они закрываются металлическими крышками из огнестойкого метала. Для чего это нужно я объясню вам позже, но пока что  всё понятно?

   - Так точно!

   - Нет, здесь должно быть именно понятно, а не просто «так точно», потому что от этого зависит ваша жизнь! Так что слушайте меня как можно внимательнее, следите за моими мыслями, ясно?  

   - Так точно!

   - Хорошо, в-третьих, вы должны знать еще кое-что, - командир поднял указательный палец к верху, - никто еще на моей памяти не пересекал линию фронта. Никто, запомните это! А если и пересекал, то не возвращался оттуда обратно и не докладывал как там, что там. Солдаты, - как-то особенно вдохновенно начал командир, -  мы практически ничего не знаем о противнике. Мы, то есть я, ваш командир и остальные товарищи на этой базе, не знаем, что там, за линией фронта. Знают только в штабе. Они отдают приказы, мы их выполняем. Вам понятно это? Не задавайте мне потом лишних вопросов «с кем мы там воюем?», мы воюем с кем надо, пока этого хочет штаб. Уяснили?

   - Так точно!

   - Значит так, каждый день в девять часов вечера нашей артиллерией открывается огонь по противнику. Огонь видеться из пушек расположенных на крыше нашей крепости. Гасим мы их бомбами, начиненными напалмом. Далее следует новый залп. Летят газовые снаряды. Если кто-нибудь из противника и после этого выживает , то мы заканчиваем дело небольшой чисткой из пулемётов. – командир медленно повернулся к перилам, заложил руки за спину, и по-моему, снова начал смотреть за горизонт. Он продолжил -  Затем наступает ваша работа. Вы должны добить остатки противника, не допуская его проникновения на базу.  Вам ясно? 

   - Так точно!

   Командир посмотрел на свои наручные часы.

   - Ну раз вам всё ясно, то наслаждайтесь шоу!- сказал он весело. Я ничего не понял. Какое такое шоу?

     За нашими спинами что-то загудело. Я повернул голову. Огромные пушки, напоминающие мне те, что ставят на морских крейсерах, начали потихоньку ползти вверх. Вот они поднялись на пять метров, вот на десять, вот они остановились. Их гладкие крыши отражают  солнечный свет, такой же тёплый и такой же приятный всему моему существу.

    - Всем смотреть на солнце! – крикнул командир, - Сейчас жахнет, так что оглохните на всю ночь, а если посмотритите на выстрел, так вообще ослепните.

   Мы живо опустили головы.

    - Наслаждайтесь шоу! – продолжил командир. – Оно всем нравится! Вам тоже понравится!..

    В этот момент я почувствовал удар. Как будто что-то залезло в мои уши и взорвало их. Всё затянуло туманом. Кажется, теперь я слышу шум прибоя… Что со мной произошло? Через несколько мгновений всё прояснилось. Туман начал рассеиваться и я увидел, что стою вовсе не на берегу моря, а там же, на крыше крепости. Стоящий слева солдат показал  пальцем на небо. Что там? Сотни маленьких точек летящих высоко над нами направляются в сторону горизонта. Они распадаются еще на тысячи точек и исчезают в небосводе. Минутное затишье и… яркий свет ослепляет меня. Я закрываю глаза рукой. Тысячи маленьких  огоньков на горизонте начинают искриться каким-то непонятным, сиреневым светом, они сливаются во что-то немыслимое, похожее на огромный оранжевый пузырь и он, в свою очередь, начинает сам собой наливаться. Он становиться всё больше и больше и вдруг взрывается, выпустив на свободу тысячи и тысячи языков пламени. Они резко бросаются в разные стороны, схватывают землю и начинают вскарабкиваться к небу, пожирая по ходу воздушные массы. Они, словно бешеные псы,  набрасываются на небосклон, вгрызаются в него своими огненными зубами и расползаются по облакам, образовав тем самым одну огромную, сцепленную с землёй, огненную стену.

   - Никто еще не был по сторону фронта бойцы! –  кричал капитан с восхищением. – Эта стена никому еще не позволила проникнуть туда. Кто туда попал, тот обречен! Запомните это!

   Солдаты с широко открытыми глазами смотрели за горизонт. Они были восхищены огнем, восхищены этой мощью, этой непостижимой, назидательной  силой их ожидающей. В их стеклянных зрачках отражалась огромная, пожирающая вся и всё, огненная стена… 

   По окончании шоу мы подошли к командиру и начали проситься к Патыркину. Но он нам строго отказал: «Я вас проинструктировал, я вас сюда сопровождал, я вас и бой поведу. Никаких Патыркиных!»  Так что попали мы, очень крепко попали с этим командиром! Впрочем, некоторые из нас остались довольны. Минин был рад тому, что не надо отдавать коньяк. Так бутылка и осталась лежать под  его подушкой.

   Теперь же мы пытаемся заснуть в тёмной, сырой казарме, но сделать это крайне тяжело. Слышен крик раненных бойцов из лазарета. Дали бы им обезболивающего что ли! Зачем их и нас мучить? Как видно врачам некогда возиться с умирающими солдатами.

   - Где весь медперсонал? – не выдержал Саша. – Куда они все подевались? Тут же с ума сойти можно!

   - Да уж. – Согласился Коля. Неожиданно его посетила одна мысль. – Флинк, Флинк, ты спишь? – спросил он.

   - Нет, а что?- ответил Флинк. В его голосе прозвучала нотка усталости. 

   - У меня тут один вопросик к тебе есть. Ты слушаешь?

   - Слушаю, какой вопрос?

   - Ты не знаешь, тут с медсестричками  как? Есть они здесь вообще?

   - Да вроде есть, только в соседнем корпусе.

   - В соседнем значит, это обидно… а пройти к ним как? Ты не знаешь?

   - Да откуда? – раздраженно сказал Флинк. – Я тебе что, шпион какой-нибудь что ли?

   - Ну, мало ли, - ответил Коля, - может ты и об этом слышал. Откуда я знаю? Ты же у нас юркий.

   - Как это юркий?

   - Ну, юркий, всё обо всём знаешь. – Коля помолчал. – Слушай, - продолжил он, - а ты в следующий раз спроси что-нибудь у этих парней об этом, хорошо?  Мне кажется, они в этом деле тоже заинтересованы. Год ведь уже служат. Да и потом и нам интересны симпатичные девушки. Правда, Минин?

   Коля хотел посмеяться над Мининым. У того была девушка дома. Не очень красивая, глупенькая и совершенно неотёсанная, но судя по всему добрая. Она работала помощницей кухарки у нас в школьной столовой. Готовила отменные пирожки. Как-то на обеде я и Коля замели Минина в компании этой девушки. Они о чем-то разговаривали, смелись. Щеки Минина краснели, он стеснялся; девушка же опускала глазки. Получалась довольно таки милая сцена. Вскоре после этого Минин перестал гулять с нами. Он задерживался после уроков. Нам стало интересно, чем это он занимается в школе. Хотя мы обо всё и так догадывались. Просто очень интересно было посмотреть на эту парочку в интимной  для них обстановке. И вот однажды мы остались после уроков в школе и тайком пробрались в столовую. Как думаете, что мы там увидели? Нечто невероятное. Минин вместе со своей подружкой кушали её пирожки и о чем-то весело болтали. «И это всё?» - вскрикнул тогда Коля, да так сильно, что парочка нас заметила. Девушка закрыв лицо ладонями расплакалась и убежала вон из столовой. Минин встал, весь побагровел и крикнул: «Сволочи!» Затем он убежал вслед за своей возлюбленной.  Мы расхохотались. Через неделю мы предложили разгневанному супругу мир, на что он неохотно согласился. И вот теперь, в этой казарме, Коля спрашивал его, правда ли, что ему «женатому человеку» интересны  другие девушки. Он ответил:

   - Правда.

   - Что-о-о? – удивился Коля.

   Я застыл в ужасе. Неужели они расстались? Или он решил изменить ей?

   - Как это тебе интересны другие девушки? – переспросил Коля. – А кухарка наша как же?

   - Я с ней порвал.

   - Порвал!.. – вырвалось у меня.

   - Как же это порвал? – всё еще не мог прийти в себя Коля. – Она же тебе пирожки готовила.

   - Да готовила, но я порвал.

   - Да почему же?

   - Я так решил.

   Мы помолчали.

   - Да врёт он всё! – неожиданно начал Флинк. – Ему мать запретила с ней встречаться, она ему перед отлётом об этом сказала. Я всё слышал.

   Минин промолчал.

   - Ну ничего себе! – подхватил Коля. – Так это правда? Минин? Это правда, не молчи!

   Минин продолжил молчать. Значит это правда. Молчание знак согласия.

   - Ну ты даешь, мамочку послушался! С любовью своей из-за этого порвал и нам теперь врешь, что сам всё решил! Ну ты даешь! От кого-кого, а от тебя не ожидал!..

   - Да что не ожидал-то! – взорвался Минин. – Это твоё вообще дело! Ты куда лезешь! А ты Флинк – крыса хренова! Ты заткнись! Не ваше это дело!

   - Как это не наше? – удивился Коля. – Мы же друзья твои! Как это не наше! Разве мы тебя в беде бросим? Нет, не бросим. А ты бросишь? И ты не бросишь. Так как это не наше? Раз мы твои друзья, то к этому делу на прямую отношение имеем. Так что ты не ври. А что мать твоя сказала,  почему расстаться надо?

   - Сказала, - Минин вздохнул, как видно он признал свою вину, - она сказала, что девка эта о себе мнения большого, но что любит меня, в этом сомнения нет. Сказала, что такая с собой покончит, если со мной здесь что-нибудь случиться. «Надо отпустить, - сказала, - а то мало ли, что будет». Вот так мы и расстались.

   - Слушай, - начал как-то резко Коля, - тебе сколько лет, что ты так мамочку слушаешь? Если ты любишь девушку, как её зовут?

   - Маша.

   - Если ты любишь Машу, то тебе должно быть побоку как к ней относятся твои родители. – Коля помолчал, но снова продолжид: – Но если ты больше мамочку любишь, то тогда зачем ты сюда ехал? Почему не косил? Ведь был шанс. Так чего ты сюда ехал-то? Зачем? Ради смеху, для чести? Может

 потому что мама сказала?

   Минин молчал.

   - Так нельзя дружбан, так нельзя!

    Наступило молчание. Какое-то время каждый думал о чем-то своём. Я вспоминал о доме. Не думаю, что Минин правильно сделал, когда послушал свою мать, но вот относительно его прилёта сюда, на войну, я не знаю, что сказать. С одной стороны – я патриот, я люблю свою страну, я готов за неё умереть, но с другой – что я здесь делаю? Разве эта пустыня моя родина? Разве я здесь вырос? Что меня связывает с «Оранжевой Орхидеей»?

   - Парни, - начал я, - а вы никогда не думали, зачем мы сюда прилетели? Что мы тут вообще потеряли?

   - Приключения на задницу! – весело крикнул Коля.

   - А кроме этого? Мне просто интересно.

   - Гражданский долг, вот что. Грига не думай об этом. Всё равно не поймешь.

   - Почему не пойму? – обиделся я. – Я что глупый что ли, почему я не пойму?

   - Да у тебя мама дома, соскучился ты по ней, по тому и не поймёшь.

   Меня словно громом поразило. Как Коля, этот дуралей, мог так точно понять меня? Он что психолог какой-то? Да кто он вообще такой!

   - Между прочим, брат, в словах Григи есть доля истины. – сказал Саша.

   - Не понял, в каких словах? – удивился Коля.

   - А на счет, того, зачем мы сюда приехали. Мне вот интересно, почему командование до сих пор не информировало нас о противнике? Ты никогда не думал об этом? Оно даже не врёт, (хотя мы бы этого и не узнали) оно молчит. Ты не думал об этом?

   - А что тут думать? Мне-то, какое до этого дело?

   - Как какое? А за, что тогда эти бедняги сейчас в лазарете кричат? За что мы завтра в бой пойдём?

   - За отечество. За что же еще?

   - За отечество. Ладно…– Саша запнулся, он стал что-то обдумывать, его лицо напряглось, - А знаешь что, брат, - продолжил он, - я хочу пойти туда - за линию фронта. Посмотреть на то, что там, за огненной стеной. Ты понял меня?  

   - Да за чем тебе? Кто тебя туда звал? – недоумевал Коля.

   - Как кто? – удивился Саша. – Я тебя не понял.

   - Ну, кто тебя туда звал? Может быть наш командир?

   Саша отрицательно помотал головой. 

   - Зачем же ты тогда туда идешь?

   - Зачем? За правдой, вот зачем.

   -  За какой, такой правдой?

   - Я знать хочу, с кем мы воюем. С реальным врагом или с чем? Может с самими собой? И так уже из века век? Ты не думал об этом?

   - Это уже философия пошла. – ответил Коля презрительно.

   - Да философия. – утвердительно сказал Саша. – Я хочу знать правду, хочу знать истину и такую, чтоб она для всех была: и для солдат и для командиров и для тех кто повыше. Ты понимаешь?

   - Что за правда? Что это такое?

   - Не знаю, сказал же! Поэтому и хочу пойти туда, посмотреть, что там вообще такое. Ты понимаешь, понимаешь или нет? Коля! Коля ,мне вообще кажется, что война это сражение за правду. У каждого своя правда. Вот я сейчас ругаюсь, я хочу тебе что-то объяснить, показать свою правду, хочу чтоб ты её принял. Так и с этой войной. Мы пытаемся свою правду всучить врагу, а они нам свою тем же способом. И у кого из нас сил будет больше, у того и правда будет весомее.  Ты понимаешь?

   Наступило молчание. Как мне кажется, все немного запутались и до конца и  не разобрали, что Саша хотел сказать всем этим. 

   - Эх, - продолжил он вдруг, - вот по этому-то я хочу пойти туда. Я хочу узнать, за что мы собственно будем умирать.

    Я посмотрел на Колю. Он ехидно улыбался и судя по всему, что-то обдумывал.

   - А знаешь что брат, - начал он, - вот ты думаешь, что я дурак какой-нибудь, а ведь я и по умнее тебя буду. У меня тоже свои мысли философские есть. Я тоже над этим думал и вот какой у меня план относительно правды, причем абсолютно любой: и твоей и моей и чужой и какой-нибудь еще. Ты знаешь, мне кажется людям надо было уже признать, то что мы по сути в дерьме живём. Да-да именно так! И меня тошнит, когда приходит какой-нибудь романтик и говорит: «Ой как я люблю мир, ой как он прекрасен!» Тошнит меня по тому, что мне ненавистно враньё, а особенно когда люди сами себе врут. Все любят лицемерить относительно жизни, все любят пускать сопли. Я это знаю, пусть так, пусть они пускают сопли, но меня от них тошнит. Каждому надо признаться в том, что по сути он живёт в дерьме. Слышишь? Каждому! И вот для чего. Я постараюсь по доходчивее объяснить, в общем рассмотрю проблему. Для начала: не надо идти за линию фронта, там только смерть, а огненная стена тебе еще и задницу подожжет, и никакой правды ты не узнаешь. Я предлагаю остаться здесь и признать всё-таки, что нас окружает  дерьмо и заняться наконец-таки его улучшением, - Коля немного помолчал, - а то мы мерзость называем красивыми словами! Зачем? Почему? Для чего?  Ну ладно, все равно. Конечно нам потребуется не один год, чтоб всё это улучшить, скорее понадобятся даже  тысячелетия, но сам понимаешь, болтать это не мешки ворочить.  Будем стараться. Ну а поскольку работать мы будем долго и к тому же в дерьме, наши организмы начнут подстраиваться под окружающую среду. У нас вырастут  тараканьи лапки, появятся носики как у мух, да и сами мы превратимся в каких-нибудь насекомых. Но время будет идти и наши труды не останутся незамеченными, мы из дерьма сделаем  прекрасный мир. В нём не будет ни бытовых забот, ни каких-нибудь политических кризисов, наши души  наконец-таки станут спокойны и тогда мы из человека-мухи превратимся в человека-птицу, иначе в ангелов. И тогда Сашка я первым же делом возьму тебя и полечу к огненной стене, смотреть правду.  Перелетим мы с тобой ненавистный барьер и узнаем истину… Но тут, знаешь ли, встаёт еще один вопрос: «А на кой черт нам нужна эта истина, когда за нашими спинами беззаботный, прекрасный мир? Зачем она нам, если у нас и так всё есть?»  И тогда мы посмеемся над этой правдой; посеёмся  и улетим обратно, к себе домой, в наш мир. И будем существовать в нём, пока смерть не прейдет. Вот такая мысль брат. Мне почему то кажется, что именно так и будет.

   В казарме снова затихло, только из лазарете продолжали кричать раненые солдаты.

   - Подожди, - начал Саша. – А что же потом делать? Как потом быть?

   - Будем существовать, я же сказал. – ответил Коля.

   - Но погоди, это слишком дешево, понимаешь, просто существовать недостаточно. Что потом делать-то, какой смыл жизни, когда правда известна? 

   Коля задумался.

   - Что делать, что делать, - сказал он раздраженно, - пиво пить, вот что. Минин, Минин, где коньяк! Выпил его, что ли? Давай его сюда!

   Минин очнулся и весело сказал:

   - Я поэтам пить не даю, у них натура очень тонкая.

   - Каких поэтов? – удивился Коля. – Ты где тут поэтов увидел?

   - Да  ты и Саша поэты, машины у вас летают, нельзя вам коньяк пить.

   - Какие машины! – разозлился Коля. – Ты что за бред несешь?

   - Хватит стихи сочинять! – весело крикнул Минин. – Поэты хе-хе!

   - Да какие поэты? Ты у меня сейчас…

   Коля не успел договорить, кто-то зашел в казарму.

   - Заткнулись все! – крикнул незнакомец. – Отбой мать вашу!

    Мы замолчали. Незнакомец еще немного постоял, но,  убедившись в том, что мы  не будем разговаривать, удалился восвояси.

   - Ладно парни, - сказал я шепотом,  -  надо немного поспать, а то завтра тяжелый день будет. Сами понимаете…

   Со мной все согласись. Скоро я услышал звонкий храп Минина и через несколько мгновений сам почувствовал лёкую сладость сновидений. 

  Нас разбудили рано утром. Раздали амуницию и вывели из казармы. У выхода нас встретил командир. Он раздал противопесочные очки.

  - На улице буря. Одевайте их.

   Мы выполнили приказ.

  - Теперь за мной, бегом!

   Мы двинулись. Я почувствовал сухой запах песка. Стены в конце коридора окрасились в темно-коричневый цвет. Над нашими головами засвистел ветер. У меня появилось такое ощущение, будто нас сейчас встретят толпы аплодирующих людей, восторженные крики, вспышки фотоаппаратов и красная дорожка, но, к сожалению,  мои ожидания обманулись. Вместо всего этого я увидел серо-коричневые тучи песка, метавшиеся тут и там в меланхолическом танце.  Хаос в сущности, но такой привлекательный и необузданный, что на какое-то время забываешь о подстерегающей тебя опасности. Просто наслаждаешься  всей этой картиной.

- Нам еще долго бежать. – кричал командир. – Окопы находятся в нескольких километрах от базы.  Так что поднапрягитесь  бойцы.

   Мы бежали по паникующей пустыне. От прежнего её величия не осталось и следа. Нас окружал густой буро-коричневый туман. Я посмотрел вперед. Командир поднял над собой винтовку, чтоб мы не потеряли его из виду. Минин закрыл рот обеими руками. Кажется, его тошнит. Я оглянулся назад. Саша смутился от моего взгляда и отвёл глаза в сторону. Коля бежит, опустив голову вниз. Наверно он думает о чем-то серьёзном. Честно, я не ожидал от него такой эпопеи, которую он нам устроил вчера вечером. Для меня Коля всегда был чем-то понятным, ясным, даже родным, но я никогда не представлял его в такой роли. Ну да ладно… Что-то Флинка не видно. Я еще раз оглянулся, сзади его не было. Я посмотрел вперёд, но его снова не было видно.

  - Минин, Минин! Где Флинк? – спрашиваю я.

  - А черт его знает. Вроде бы, когда выходили из казармы, я его видел.

  - Я тоже...

  - Заткнулись все! – крикнул командир. – Дыхание собьете.

  Мы замолчали.

  До окопов было еще далеко и я, волей не волей, начал погружаться в себя. На меня неожиданно нахлынули воспоминания о доме. Я вспомнил маму, вспомнил наш маленький городок, вспомнил дядю Мишу, вспомнил школьные деньки, и вдруг такая дикая грусть сдавила моё сердце, такая страшная боль, что на какое-то время мне даже стало трудно бежать. Я немного притормозил. Согнулся, закрыл глаза руками и заплакал.

  - Неужели это всё! – закричал я. - Неужели я никогда больше не смогу ощутить ласки,  не смогу стать отцом, не услышу смех своих детей? Неужели я был рождён для всего это дерьма! Для всей этой мерзости! Для всей этой тошноты! Неужели это так? Это несправедливо, черт возьми, несправедливо! Я так не хочу! Не хочу! Я этого не заслужил… Господи не заслужил! Несправедливо! Несправедливо!..

  И вдруг до меня дошло, что меня никто не слышит… Наши двигались дальше и скорее всего даже не заметили того, как я отстал. Пришлось догонять. Это было несложно. Я просто со всей мочи ринулся вперед. Скоро я заметил бегущих солдат. Присоединился к строю и ,понурив голову, побежал дальше. Больше никогда не буду плакаться, это не по-мужски.  Еще я вспомнил слова дядя Миши. Как-то вечером он собрал нас у себя дома и произнес такую речь: «Парни, - сказал он. - запомните вот, что: запомните, что неважно кем вы будите, неважно в какой ситуации вы окажитесь,  неважно всё это. Важно другое: важно, то, что вы будете в этой ситуации  делать».

  Мне кажется, я правильно поступил, когда прилетел сюда воевать. Я верю, так надо, это правильно и всё остальное не имеет значения. Все остальное побочные эффекты.

   Я ускорил свой бег…

  «Виктор Григорьев, Александр Герендоров, Николай Герендоров, Иван Минин пали смертью храбрых на полях этой  беспощадной и ужасной войны. Страна благодарит вас за ваших мужественных сыновей. Скорбим вместе с вами ». Такие телеграммы пришли их родственникам примерно через месяц. Семьи погибших солдат устроили общие похороны. На них присутствовали и их бывший командир - дядя Миша, и бывшая девушка Минина - Маша К. На поминках распили коньяк, обнаруженный под подушкой у одного из бойцов. Его нашел и переслал Евгений Флинков, единственный выживший солдат из всего отряда, посланного тогда к «огненной стене». Коньяк назывался «res secundae», что в переводе с латыни – удача.