Оскар орал от боли. Лия поддерживала жестокую волшбу. Эгмонт угрюмо наблюдал за мучениями бывшего друга. Друг, изогнувшись на полу в немыслимую дугу, пытался пережить новую волну страданий. Магом он был никудышным, а потому прервать волшбу не мог.
- Хватит, - холодно сказал Эгмонт.
Лия прекратила волшбу. Оскар расслабился и сквозь тяжёлое частое дыхание послышался стон. Бородач, прошедший не одну войну, сразивший не одного славного воина оказался беспомощным перед двумя магами-наёмниками. К тому же сотоварищами по гильдии и делу.
- Ты должен был сопровождать человека с именем Сульда, - Эгмонт говорил нарочито спокойным тоном, от которого в жилах стыла кровь. И хотя Оскар сам часто пользовался таким трюком, страх всё равно выколачивал сердце из груди.
- Твоё задание – следовать вместе с Сульдой везде, не отходить от него даже в сортире. Где Сульда и его вещи, и что произошло?
В комнате помимо мебели обнаружилась сумка Оскара, но она была пуста, и ничего похожего на искомую вещь в помине не было.
Оскар не мог отдышаться – и вправду говорят, что перед смертью не надышишься. Он попытался встать, но не смог и приподняться на локти, свалился, громко ударившись головой. Этого он не заметил, что эта боль по сравнению с той, какую он вытерпел? И какую предстоит вытерпеть.
Оскар уже приготовился умирать. И не говорить не слова.
- Эгмонт спроси у него про дензакли, - тихо напомнила Лия.
Но как бы тихо она не говорила, предатель услышал её и встрепенулся. Тут же заныло всё тело – такая пытка не проходит бесследно. Кажется, он принимал решение.
Парень и девушка с удивлением глядели на мучительную борьбу внутри их бывшего товарища. Там схватились страх, желание выжить (откуда оно взялось у твёрдо решившего идти на смерть?) или спасти свою душу, стремление сохранить тайну и ещё множество непонятных причин.
- Какие дензакли? – вопрос сорвался с губ еле слышным скрипом. Оскар чуть не закашлялся, но сдержал позывы, иначе пришлось бы пережить жуткую боль в горле.
- Не строй из себя идиота! – выкрикнул Эгмонт. – Магические дензакли вызова! Разложены во всех комнатах!
Маг-воин хищником склонился над неверным соратником, и казалось вот-вот кинется добивать умирающего.
- Здесь семь комнат… - выдохнул Оскар. Пустой взгляд его словно пытался высмотреть что-то сквозь стену.
- Да, их будет шестеро!! Я гляжу, в своей ты не расставил знак – не успел? Уже скоро, Оскар! Зачем ты их позвал? Отвечай! - Эгмонт еле сдержался, что бы не пнуть пленного.
- Я не звал их, - прошептал Оскар. – Это не я.
- Не лги! – взревел Эгмонт.
Лия думала. Лихорадочно и напряжённо, пока Эгмонт, брызгая слюной, выведывал правду, неудачно, кстати. Оскар никогда не отличался большими способностями к магии, иначе бы туго пришлось при его захвате. На занятиях по призыву существ и сущностей Оскар любезничал с молоденькими девушками, равно как и на остальных занятиях. Правду говоря, он умел клеить девчонок – восточная внешность, манера красиво говорить, плавные жесты и полные намёков и бесстыдства взгляды. Лию он тоже не обошёл вниманием, зато Лия обошла его. Разложить дензакль может человек вовсе не обладающий магией. Ритуальная магия вообще создавалась для простых смертных. Но некоторые ингредиенты приносили вред обычным людям. Например, кровавое золото и чёрный янтарь. И ладно, если бы их было всего ничего – самый слабый маг может иметь при себе по несколько грамм таких веществ. Так нет, их разложили в каждой комнате. Должно быть, у призывающего имелся при себе довольно увесистый мешок, набитый янтарём и золотом. Лия прикинула, сколько же их всего и ужаснулась. Она не смогла бы иметь при себе столько опасных веществ. Пусть даже они с Эгмонтом разделили бы их пополам – всё равно эти вещества убили бы их.
А что говорить об Оскаре?
- Это не он, - Лия положила руку на плечо спутнику. И рассказала всё.
Оскар наслаждался наступившим покоем, внимательно прислушиваясь к словам девушки. Эгмонт сделался угрюмее некуда.
- Ты знаешь, кто это сделал? – Эгмонт не надеялся услышать ответ.
- У меня много предположений, - прохрипел Оскар.
- Нам надо убираться, - повторила девушка который раз за этот вечер. – Оскар жив, время идёт. Допросим его в пыточной.
- Лучше в пыточную, чем здесь, - криво усмехнулся Оскар.
- Лучше б ты сдох! – бросил парень. – Ты можешь остановить призыв? – этот вопрос он задал девушке.
- Нет. Прошло много времени – поздно. Процесс необратим, сожги хоть весь дом в огне.
- Осмотри ярус, я пока свяжу этого… - приказал Эгмонт.
В оставшихся комнатах действительно кто-то аккуратно выложил Знак Призыва. И никаких ловушек, никаких посланий или пояснений. Ставни наглухо запечатались заклинанием, насланным лесным духом. Ну, дай только выбраться, несдобровать этому оборотню в человеческом обличии!
Лия вернулась. Эгмонт уже закончил, и теперь Оскара опутала хитрая паутина верёвок. От такой не сразу освободишься, перережь ты их даже половину. Парень деловито осматривал комнату во второй раз – мало ли упустили что-то.
- Наружные стены нам не пробить, - сообщила девушка. – Внутри дома всё ломай и круши, а наружу никак. Меч то твой заговорённый и то сломался.
Раздался смех через силу, срываясь на кашель. Оскар на полу сотрясался от накатившего безумного веселья. Верёвки стесняли его движения и больно врезались в кожу, но этого он вроде не замечал.
- Что с ним? – спросила Лия.
- Откуда мне знать, что у паршивца на уме? – Эгмонт пихнул носком сапога пленника в рёбра. – Что веселишься, подлец?
Ответ затерялся в очередном приступе кашля. Откашлявшись, Оскар сказал:
- Кажется, я знаю выход...

Что нужно разбойнику? Вы ответите – деньги... Как бы не так! Может быть, власть, почёт и уважение? Зачем это ему?.. Вы опять ошибаетесь!
Разбойнику нужен разбой! Деньги, власть (если повезёт, и его не зарежут более успешные товарищи) – всё придёт потом. Само собой, главное – дожить до этого счастливого мига. Вечерняя или утренняя сырость придорожных зарослей, долгие ожидания богатого обоза, хорошая драка, много шрамов, пьянка с верными друзьями, почитание главаря, обманы, карточные игры и большие долги влиятельных людей, которых можно припугнуть, опасные игры с воинами шерифа, заговоры, сокрытие под чужой личиной, рассветы, закаты, грубые шутки, проститутки, сами влезающие в постель при звоне монет – вот что нужно разбойнику!
А вы, говорите, деньги или власть...
Бернард сын Бертольда признавал только такую суть разбойничьей души, не веря, впрочем, в существование последней. Конечно, он уважал святых отцов, в смысле, старался без лишнего повода не обижать безвредных старичков, поскольку так требовал Акила, а только глупец мог ослушаться главаря. Акила быстро стал почитаем среди такого непостоянного народа, как убийцы, воры и грабители. Он ни разу, ещё ни разу не давал глупых указаний и заданий, его наводки оборачивались большим и вкусным уловом, люди под его началом богатели, некоторые потом выходили из разбойников в торгаши и почётные горожане, не забывая платить деньги бывшему вожаку за помощь. К тому же Бернард взял за правило, ещё когда отец был жив, почитать старших. Тогда он почитал из-за обидных наказаний, потом пришло понимание. Яростный в бою, весёлый а пирушках, но смиренный перед Акилой, настолько смиренный, что остальные его товарищи удивлялись такой перемене. Говаривали, что так Бернард хочет выслужиться, но после разъяснение ситуации с самим Бернардом, подобные разговоры прекратились. Бернард – сильный как медведь. Его нередко в шутку, или пытаясь угодить, сравнивали с легендарным королём Артуром – тоже медведем, как говаривал один учёный муж, поселившийся под покровительством лихого люда. Бернарда такое сравнение не радовало, но и не обижало.
Сейчас он бежал в деревню. Бакстоун – обычная деревушка, среди множества таких же, ну, может, чуть больше. Мимо проходил широкий тракт, а, значит, проезжали торговые «караваны», как называл их тот учёный человек. Людей по нему ходило много: плохие, хорошие или вообще никакие (и почему пьяниц так тянет поваляться в придорожных канавах?). Возле дороги селились всякие мастера, кузнецы, портные, повара и владельцы постоялых дворов – в общем, те, кому было чем заработать на жизнь, торгуя с пешими и конными. Такая участь не обошла и эту деревню. Почти в сорок дворов разрослась она, а в ярмарки население возрастало до семисот человек.
Помимо ярмарок деревня была славна одной достопримечательностью: за её пределами, в гуще леса, куда ещё задолго протоптали уверенную тропку, среди мха и зарослей бузины покоился Олений Камень. Он, собственно, и дал название деревне. Огромный валун, из тех, что неожиданно встречались на равнинах и холмах, удалённых от гор, походил на морду оленя с рогами, немного ветвившимися на конце. Многим он внушал священный трепет, но не Бернарду - ну стоит, никого не трогает, люди от него не мрут, как порой бывало от других камней, свалившихся с неба. Многие приходили к нему и просили защиты от болезней или сглаза. Приходили даже те, кто не верит в истуканов, а только в Бога одного единственного и сына его – Спасителя Иисуса. Церковники же кривились от того, а потом назвали камень святым местом, якобы освящённым каким-то легендарным монахом. Бернард частенько посмеивался над теми в банде, кто веровал в чудодейственную силу Оленьего Камня.
В этот вечер он готов был бежать и к Камню, лишь бы тот спрятал его от тех, кого он увидел... Но ему приказали быть в деревне.
Ближе к вечеру, пока не стемнело, в лагерь разбойников влетел взмыленный деревенский парниша.
- Мне к Фархаду! – выкрикнул он дозорным.
Его признали и впустили. Фархад с персидского значил – победоносный. Так прозвал Акилу тот мудрец, пришедший к ним, как он сам утверждал из-за пяти морей. Среди их названий было и Мёртвое море, словно мудрец прибыл из загробного царства. Мальца пустили к Бугаю (опять-таки прозвище Акилы за устрашающе мускулистый вид). О чём там разговор вёлся, никто толком не знал. Видно только было, что Акила обеспокоился. Парня отпустили обратно.
- В деревне маги бесятся, - сказал Акила.
И стали они собираться на подмогу деревенским, как из леса вернулся отряд, посланный на охоту. Из пяти охотников - лишь двое... И эти двое тащили в мешке человека. Он не шевелился, лежал, скрученный и холодно смотрел в небо – лишь коротко стриженная голова торчала.
- Остальные? – спросили у них, уже зная ответ.
- Это убило… - последовал ответ. Голос ответившего заставил вздрогнуть даже главаря.
- Что - это? – спросил Акила.
Охотник кивнул в сторону мешка.
Бернард долго вглядывался в пленника, но не мог уловить черты лица. Они ускользали, словно были очень и очень тонкими, неуловимыми. Увидь это лицо в следующий раз, он бы не узнал его. А люди, промышлявшие грабежом, просто обязаны были иметь отличную память на лица.
- Он не человек, - пояснил охотник.
Бернард присмотрелся к одежде охотника – она вся пропиталась кровью.
Алим, учёный человек, всего один взгляд бросил на пленника и тут же задрожал.
- Ламий, - он вытянул трясущийся палец в его сторону, - Экимму!
- Что? Что он несёт, мы не понимаем?! – зашумели остальные.
- Упырь! Кровосос! – продолжал Алим.
И разбойники не поверили бы Алиму, даже решили бы, что тот вовсе рехнулся, кабы… Акила поближе нагнулся над пленником, рассмотреть что ли хотел или сказать что обидное? Мешок вдруг задёргался, а пленник замотал головой. Фархад отшатнулся, а охотник, что весь в крови, без колебаний перерезал горло пленнику.
- Что ты?! – воскликнул Акила. – Какого чёрта ты это сделал?!
Казалось, он сейчас разорвёт ярого защитника или мстителя.
- Гляди, - спокойно ответил охотник.
Мешок больше не дёргался, перестал после взмаха ножом. Голова бессильно опустилась, края разреза на горле расходились и сходились, выдавливая пузырьки и прозрачную слизь. Но ни единой капли крови не вытекло. Пленник тем же ненавидящим взглядом уставился на Акилу и шевелил губами, но слов не было слышно.
- Речь ему нарушил, - прошептал Аким.
Голова пленника приподнялась, холодный взгляд не выражал боли. Пленник улыбнулся...
- Сжечь его! – закричал тут же кто-то. Его поддержали испуганные возгласы.
- Сжечь!!! Сжечь!!! Проклятье Господне!!! Сжечь!!!
- Мы его так всего исполосовали – из мешка вытащим, увидишь, - спокойный и тихий голос охотника перебивал гам толпы. – Пока сообразили что к чему, он двоих то завалил. Роберт и Лир... Он их разорвал просто. Шипел так, будто сам Дьявол. Мы в него стрел понатыкали и связали. Пока вязали, Джона загрыз... Просто загрыз. Мы их оставили, закопать надо.
Голос охотника чересчур спокойный подтверждал его слова. Так говорить может лишь человек, увидевший что-то настолько страшное, что остальные опасности и не опасности уже.
Разбойники не могли угомониться, всё кричали и кричали, кто-то даже нож метнул. Нож порвал мешковину и воткнулся, куда – не увидели, но пленник и не дёрнулся. На боль ему было наплевать. Всё улыбался, обнажая четыре длинных клыка.
Тут то и приказал Акила Бернарду, как самому быстрому бегуну бежать в деревню, разобраться, что к чему, успокоить людей, предупредить, что помощь скоро придёт. Вожак же остался в лагере выяснять проблему с упырём. И теперь Бернард нёсся со всех ног в темноте, находя дорогу интуитивно – всё же в этом лесу десять лет прожил.
А позади кто-то бежал за ним. Бернард слышал треск веток и шорох потревоженных листьев. Сначала он подумал, что Акила послал кого-то вслед за ним, но, заслышав тихое прерывистое шипение, вспомнил слова выжившего охотника: «Шипел так, будто сам Дьявол». И показалось ему, что видел мелькание красных огоньков за деревьями.
Бернард не был трусом, и всё же побежал быстрее. Как только мог...

- Кровососы ума решились! – воскликнул карлик. Захлопал в ладоши, словно ребёнок неразумный. Морщинистое лицо с длинным и кривым носом чёрной трещиной пересекла улыбка. Он даже в пляс пустился, насвистывая простенькую деревенскую мелодию, под которую лишь пьяницы зажигали.
В сырой пещере, наполненной скудным светом нескольких масляных ламп да факела, его пляс выглядел мрачным. С потолка свисали то ли водоросли, то ли стухшие лианы, но последние в этих землях не росли. Грубый стол, заваленный пергаментами, склянками, ничуть не добавлял уюта месту. Рядом примостилось три табурета, один другого меньше. Они образовали некую лестницу, назначение которой прояснялось, когда карлик забирался по ним посмотреть в карту на столе.
- Господин, Олений Камень... Слишком много хлопот от него, - сказало существо, хоть и бывшее длиннее карлика, но согнутое чуть ли не колесом. Широкий низкий капюшон скрывал лицо существа, возможно, к лучшему.
- Погоди, погоди, - танцуя, приговаривал карлик. – Погоди... Всё сделаем... Всё! Время даст знать! Время нам поможет!
- Господин, простите меня за глупость, но мы можем взять всё прямо сейчас! – гнуло существо. – Всё готово!
- Нет, дурень, в тебе нет глупости. Ты не глупой, ты хитрый... Ты хитрый… дурак! – так же в танце забрался по табуретам. – Погоди... Увидишь всё скоро! Всё уже итак в наших руках.

- И это твой выход?
- Да.
- Смешно...
- Мне нужно освободить руки.
- Попробуй, - предложил Эгмонт. Похоже, он не воспринял всерьёз предложение бывшего сотоварища. Тот по-прежнему валялся связанным на голых половицах. Лия растерялась – давненько ей никто не говорил такой чепухи.
- Тогда мы умрём. Только я не могу себе это позволить.
- Что слишком дорогое удовольствие? – издевался Эгмонт. – Я тебе его бесплатно устрою!!!
Лия тупо смотрела, как товарищ бьёт пленника. Если Эгмонт угрожает, значит, не собирается убивать. Жизни лишают молча – так у них принято. Интересно, а те твари, которых призовут дензакли, вообще умеют говорить?
Эгмонт прекратил избиение.
Как наёмники они не должны иметь привязанностей, но как люди… этот пункт в воспитании профессиональных воров, убийц и шпионов обходился стороной. С момента поступления на учёбу они переставали быть людьми. Слабости не принимались в расчет – хочешь добиться успеха – умей быть безжалостным.
Эгмонт же разозлился. Жизнь проживёт, но не простит Оскару такого предательства.
- Ты ничего не знаешь, - прохрипел Оскар.
- Так может, просветишь? – Эгмонт устало уселся на табурет.
- Ага... А это что? – вопрос Оскара прозвучал уж слишком неожиданно.
Лия вернулась из глубины размышлений.
- Это нос, - подал голос Эгмонт.
- А, - кивнула девушка, явно припоминая какой-то эпизод из прошлого.
- Эгмонт, ты коллекционируешь носы? – криво усмехнулся Оскар.
- Заткнись, - парень подобрал нос с пола и положил в кошель, из которого тот, стало быть, выпал, пока хозяин избивал предателя.
Где-то час назад Лия упрекала Эгмонта в излишней жестокости и извращенном чувстве юмора, когда тот магией отнял нос у попавшегося им на пути мальчугана. Зато мальчуган, что бы вернуть дорогую частицу себя, жизнь отдаст. Жизнь пацана Эгмонту была не нужна – пусть лучше лошадей сторожит.
- Всё очень сложно, Эгмонт, - тихо произнёс пленник. – Узнай ты, что творится – простил бы меня.
- Может, расскажешь, наконец? – сухо спросила Лия.
- У нас есть единственный выход, - так же тихо говорил Оскар. – Нам надо просить о помощи тех, кого вы боитесь. Но из двух зол выбирают меньшее. Те, что скоро явятся…
Он договорил бы. И кто знает, может, упросил бы бывших товарищей воспользоваться его путём спасения. Но угасающий, как уголья в разворошённом костре, вечер преподнёс им очередной сюрприз. Сюрприз, поскольку этого никто не ожидал (ну, или почти никто, если говорить в большем масштабе). А Оскар в силу меньших способностей к волшбе вообще мог ничего не заметить, если бы не дёрнулись Эгмонт с Лией. Люди, которые провели в дороге не один месяц, которые прошли одну школу и делали одно дело, не ограничивались лишь внешним сходством. Их мысли совпадали с пугающей их самих частотой. И в этот раз они совпали тоже.
«Пора умирать...»
А спустя долгий миг они чуть было не рухнули без сил от радости. Воистину, человек, чудом избежавший смерти сию минуту – самый счастливый и беззаботный человек.
Талантливые в искусстве колдовства чувствовали сильную ворожбу, творимую и за несколько дневных пеших переходов. Она тяжёлым молотом отдавалась в висках. Эта ворожба была не просто сильной, она была мощной и к тому же сотворили её здесь. Вот только «здесь» являлось целой деревней.
Кто-то прочитал заклинание высочайшей защиты, и теперь над деревней должен нависать невидимый охранный купол.

Нет, он не трус!..
Трус бежит от любой опасности, а он бежит всего третий раз в жизни. Первый раз он убегал от хозяина сада, где росли сочные яблоки да груши. Второй раз он убегал от конного отряда шерифа – как справиться в одиночку с десятком всадников?
Сейчас Бернарда настигали упыри. Настигали...
Разбойник испытывал страх, нечасто, но испытывал. И сейчас он, прислушайся он к себе, различил бы тихий шёпот: «Остановись, несчастный... Остановись. Отдайся!» Бернард не слышал этого голоса – то сильная воля разбойника не давала мороку никакого шанса. Упырям оставалось надеяться на свою быстроту, и в ней они точно превосходили Бернарда.
И вот холодный палец коснулся затылка. И в это мгновенье мысли разбойника смешались в кашу, а ноги вдруг обмякли. Бернард рухнул на сырую землю сквозь кусты, оцарапав лицо. Мелькнули такие близкие огоньки деревни, смазавшись и оставив тёмный отпечаток в глазах. Бернард больно ударился плечом, но, не взирая на боль, махнул дубинкой, ударив что-то мягкое. Упырь с шипеньем отступил.
И больше не подступил.
Что-то произошло. Бернард с удивлением наблюдал, как бьется в ярости нежить о невидимую преграду. Их мертвенно бледные лица исказила гримаса ярости, зеленые огоньки глаз вспыхивали каждый раз, когда упыри натыкались, словно на стену, тянувшись к нему кривыми пальцами.
Только Бернард никакой стены не видел.

Олений Камень, окруженный затоптанной поляной, и вправду впечатлял. Приходившие поклониться ему люди, восхищались почти совершенным сходством с головой животного. А отсутствие следов ручной обработки камня только подогревала веру в его чудесное происхождение, и, стало быть, в чудесные свойства. Церковь нехотя приняла его в разросшийся список святых мест. Раз в месяц к камню подходила процессия верующих, ведомая скромными служителями Церкви. Падре читал написанную как раз для этого валуна молитву. Затем хор из десяти человек под открытым небом прославлял Господа за его милость и строгость, прославляли некоего Святого Авдея, чьи заслуги перед Богом и Церковью были тесно связаны с Оленьим Камнем. После этого вся процессия становилась вокруг Камня, и каждый касался его ладонью. Считали, что так можно исцелить свои болячки... Так же говорили, что Камень исполняет желания. Ясно, что верящие в эти слухи валили сюда толпами, несмотря на то, что желания не исполнялись, а слепые оставались слепыми.
Но так вышло, что в последние дни к Оленьему Камню не забрёл не один страждущий или жаждущий. Лишь одинокий лесной дух в раздумьях витал вокруг валуна.
Несколько дней назад по людским меркам (духи мерят время по-иному) Камень потеплел. Потепление было столь незначительно, что дух не обратил на это внимание, хотя остальные камни тепло теряли. Наступившая осень всё меньше давало солнцу возможность греть. На следующий день тепла в камне стало больше. Человек и тогда бы не различил разницы, если бы сравнивал с другими камнями. Для духа, обладавшего особым восприятием, это явление показалось интересным. Он долго искал источник тепла, но ничего не обнаружил. Мысль о том, что камень нагревается сам, казалась ему невероятной, ведь он знал все законы физического мира и многие законы мира магического. Он мог вникать в происходящее в мире мельчайшего, где соединялись физические и магические составляющие, откуда брали начало и куда возвращались, пройдя через воистину громадные значения.
И исходя из всего известного духу, камень сам нагреваться не мог. Возможно он упустил что-то в познании мира, какую-то слишком важную деталь, но тогда эта деталь должна разрушить все его теоретические построения. Наличие некоего закона, который может перевернуть вверх дном всё его научное знание о мире, не то, что бы пугало духа, оно доставляло неудобство. И дух цеплялся за смехотворные и неподтверждающиеся теории. С другой стороны, его любопытство было взбудоражено. И именно любопытство оставляло лазейку здравого смысла.
Камень был обычным валуном, и никаким непроизвольным химическим реакциям в нём не место. Так же, как ни надеялись смертные, но Олений Камень не обладал и малейшей толикой чудесных свойств, а происхождение этого валуна объяснял, скорее всего, ползучий лёд, пришёдший в давние времена с севера и в давние времена растаявший, оставив подарочек на радость людям. Дух те времена не застал, появившись на свет гораздо позднее, но следы ползучих льдов были везде.
Солнце нагревало Камень лишь на поверхности. Нынешнее тепло шло как раз из центра валуна, оттуда, где царило обычно холодное безмолвие.
С каждым днём камень набирал температуру. Дух видел растущее свечение. Камень в его видении представал янтарным. Желтизна пробивалась из глубины породы, и дух беспокоился и в тоже время ждал с нетерпением, что будет дальше. Он почти не покидал полянки, специально расчищенной смертными для удобного поклонения своим богам. Он пытался объяснить этот феномен, и так, и этак… Но ни к чему не приходил и отбрасывал глупое занятие. И вновь брался за него. Его естественно-научная натура жаждала объяснений, а жалкий остаток эмоций порой прерывал эти попытки, что бы вновь сообщить об их тщетности и нараставшем страхе.
Особая интуиция, присущая только духам, подсказывала ему, что тепло это не принесёт миру радости и может нарушить и без того хрупкую гармонию оберегаемого им леса.
Он парил над Камнем в сомнениях, терзаемый незнанием и неопределённостью, когда деревню заключили в крепкую скорлупу магии. Эхо сотворимого заклинания прошло сквозь неплотное тело духа, возмутив его сознание. Такое сильное заклинание не просто являлось редкостью в здешних лесах – их просто не было на памяти духа. И он тотчас догадался, что это событие косвенно связано с загадочным поведением Оленьего Камня. И, значит, поняв причину и следствие неожиданной волшбы, можно разобраться и с Камнем.
Подумав так, дух направился к деревне.
Если бы область его интересов хоть как-то касалась психологических законов, он мог бы понять, о чём размышляет разум, заключённый в камне... Но он даже не ведал о существовании там разума.

В гнилостных ароматах сырой пещеры карлик торжествовал. Танец его теперь вообще сложно было назвать танцем. Его кидало из стороны в сторону под непонятный мотив. Слуга, однако, понимал ритм танца и бормотал слова песенки, отлично ложившиеся на этот ужасный мотив. Карлик пытался подпевать, но смех его прорывался после первых слогов. То, что они пели, не предназначалось для человеческого уха, и, возможно, вообще являлось смертельным для неосторожного слушателя с нормальными симметричными пропорциями тела, коими карлик и слуга не обладали.
- Старик решил, что перехитрил меня!.. – выкрикивал иногда карлик. – Мы же обошли его!!! Он силён, да – силён! Но мы хитры и умны. Мы надурим его!
Слуга кивал, может быть, его глаза сейчас светились от радости за хозяина или от злорадства над стариком, но миру это, слава богу, не открылось.
Щит, окруживший деревушку Бакстоун, никоим образом не помешал их планам, несмотря на то, что нужное им находилось как раз в деревне. А точнее – в трактире Доброго Азара.