Рассуждение о принцах и нищих
Вместо эпиграфа: Все, кто желает найти здесь хоть намек на смысл, либо что-нибудь еще, разочаруйтесь! Ничего подобного здесь нет! И, конечно же, все герои вымышленные.
Не таким страшным оказался 2001й год для нашей страны, каким многие его себе тогда представляли и уж тем более не таким, каким его описывали на European News Channel. Многие кричали о переменах, о пробуждении патриотизма, национального самосознания и национального единства, которое почему-то выражалось лишь в совместных пьянках после демонстраций, на которых вечно голодные студенты могли заработать 17 гривен в сутки, деньги по тем временам немалые, а если конкретнее то это была минимальная стипендия того времени за месяц, а еще конкретнее три бутылки водки по 5,5грн. В сознании людском тесно уселась мысль о необходимости перемен, по стране гуляли противоречивые слухи, мрачные перспективы и надежды на рай земной. Было бы глупо утверждать, что подобные темы усиленно обсуждались на кухнях, под хруст засохшей буханки хлеба. На самом деле на кухнях обсуждались проблемы иного характера, например о том, как постелить свежестыренный на обломках родного производства паркет и главное, где потом стырить столько лака и шестьсот сорок седьмого растворителя. Следует отметить, что идея покупки лака и растворителя посещала редкие умы и почти сразу же отметалась после покупки и израсходования первой порции. Рассуждения на тему «Что же будет с родиной и с нами» чаще всего слышались за пивными стойками и переносными столиками, которые были уже давно неотъемлемой частью киосков по продажам спиртного. Наиболее активными в таких обсуждениях, конечно же, были студенты и алкоголики, одни находили благодарных, неэрудированных и неспособных возразить слушателей, другие возможность выпить на халяву. Не стоит думать, будто бы там обсуждались и анализировались самые наболевшие социальные и общественные проблемы. Увы! Волновало бедных аналитиков только то, о чем им приказывали волноваться средства массовой дезинформации, например убийство журналиста, рокировки в парламенте и, конечно же, кровавая жажда президента, доказательства которой были на то время уже достоянием гласности. После подобных обсуждений одни удовлетворенно, с чувством выполненного гражданского долга, расходились по домам, другим надо было срочным образом испить крови власть имущих кретинов, которые довели свой народ до такого скотского состояния. Эти бежал на демонстрации, наряжались в национальные костюмы, припрятанные в чуланах драмкружков, размахивали прадедовскими саблями и кричали о власти народа, которую они так долго отвоевывали. Хотя сабли те были далеко не прадедовские и, наверно, прадеды казаки, увидев такие сабли, умерли бы от смеха, а может и от горя, что такие правнуки выросли. Самые активные, воодушевленные материальной поддержкой агитаторов, рвались в столицу, чтобы своими руками свергать бандитскую власть, правда большинство побродив по столице, отбывали домой, другие попадали в цепкие лапы правоохранительных органов за хулиганские действия и за распитие спиртных напитков в общественных местах, а вовсе не за правду, свободу и демократию, как это принято писать в современных учебниках истории. Ну, а самые везучие находили в столице новых агитаторов и спонсоров в одном лице, по наставлению которых попадали на многодневный, бессрочный и, конечно же, самый главный в стране митинг недовольных бандитским режимом. На главной площади страны стояли палатки, гремела музыка, и каждый коротал свое время отбывания на этом митинге, как только мог. А многие сидя дома у телевизоров и наблюдая за происходящим в столице, хватались мертвой хваткой за подлокотники кресла, с замиранием сердца ждали, что вот-вот свергнут проклятых бандитов, и придет добрый и справедливый президент, который выльет на них святой елей из рога изобилия. Вопреки всему, выше написанному жизнь, для большинства граждан страны, продолжалась и, как ни странно, шла в своем привычном размеренном ритме.
Полях Александр Николаевич стоял за столиком рядом с киоском и разглядывал то недопитую кружку пива, то вывеску рынка Илис. На еще одну кружку денег уже не было, поэтому завершив такое приятное занятие, как употребление пива, надо было возвращаться домой, а через день брести на работу. Дома надо было бы объяснять жене двухдневное отсутствие, с работой было проще, поскольку сам Полях работал в частной структуре «Механотроника», где шеф с него требовал лишь объемы работы, и так часто получалось, что прогуляв месяц, приходились не спать ночами целую неделю, чтобы вовремя сдать очередной объект. Не то чтобы Александр Николаевич так уж боялся жены, но самому ему было ужасно стыдно, поскольку дома пришлось бы выслушивать, наклонив голову о том, что он электромонтер шестого разряда, пятой группы электробезопасности не может провести отдельную проводку для стиральной машины, вкрутить лампочку, заменить расплавленные розетки, положить кафель санузле, заменить сантехнику, или хотя бы договориться с другими электриками, плиточниками и сантехниками за помощь, итогом воспитательной лекции были, конечно же, не бывавшие давно ни в цирке, ни в «макдональдсе» дети. Напоминание о детях было самым больным и сокрушительным коронным ударом по больной и нечистой совести Поляха. Впрочем был дома и приятный момент – это запрятанная в диван достаточно неплохая сумма, и, если бы из этой суммы можно было немного взять, ненадолго проскользнув домой, так чтобы жена не заметила его присутствия… Тут было над чем поразмыслить. Зарабатывал Полях довольно не плохо, и благодаря его высокой квалификации шеф закрывал глаза даже на регулярно исчезающее в неизвестном направлении метры кабеля. Известным это направление было только самому Александру Николаевичу и было оно направлено прямиком в пункт приема цветных металлов. Правда после зарплаты приходилось переживать домашние обыски женой, раздавать долги и, наконец, очень уж любил он демонстрировать широту и щедрость своей души, угощая как знакомых, так и незнакомых, под активное влияние которых попадал сразу поле зарплаты. Поэтому чаще всего к концу месяца приходилось снова залазить в долги. Грустные размышления Поляха прервал увесистый хлопок по спине. Обернувшись, он увидел улыбающуюся, но требующую значительного похмелья, морду своего друга со студенческой скамьи по прозвищу «Булка». Репутация у его друга была не самая лучшая, особенно в этом районе, и сам Полях был одним из немногих, кто знал настоящее имя отчество Булки, по которому, кстати, сам давно уже не обращался. Репутацию Булке портило два фактора: извечное отсутствие рабочего места и татуировка на всю грудь, изображающая линейный корабль, под которым красовалась надпись: «Ей скажут - она зарыдает». Почти все считали эту татуировку признаком уголовного прошлого, что, кстати, самому Булке часто было на руку. Вообще то такая татуировка и должна была быть привилегией вора рангом не ниже «козырного фраэра», но Полях знал, что сделана она была в студенческие годы и, пожалуй, сейчас был рад, что тогда впервые не поддался на уговоры друга и не сделал себе такую же. Увидел бы кто из настоящих уголовников эту наколку, так, как принято говорить, «саданул бы перо на петле под ребра» и не кому было бы сейчас хлопать по спине Поляха, но, то ли уголовников мало в стране стало, то ли лень им было этим заниматься, то ли некогда, ведь сам Булка, напившись, демонстрировал всю красоту нагрудного рисунка всем кому только можно, сочиняя при этом легенду про свой срок на Колыме.
После коротких совещаний и выяснения совместных финансовых возможностей, друзья решили навестить еще одного давнего друга по кличке «Профессор», чтобы занять немного денег до следующей зарплаты Поляха. Сам Александр Николаевич моментально повеселел, поскольку необходимость идти домой и слушать воспитательную лекцию жены откладывалась на неопределенный срок. Надо заметить, что Профессор вовсе не был профессором и дальше старшего преподавателя кафедры «Истории» еще не шагнул. Любили его друзья за то, что он имел стабильную, хоть и мизерную зарплату и у него всегда можно было занять денег, не опасаясь, что он когда-либо начнет требовать их обратно, а также за наличие в холодильнике безвкусной колбасы с громкими названиями «докторская», «московская», которая, несмотря на свой состав, вполне годилось в качестве закуски. Уговор одолжить денег имел стандартную форму: сначала надо было выслушать стенания по поводу неправильного государственного строя, и выражая заинтересованность слушать личный проект Профессора, о построении гражданского общества и правового государства, потому, что тупые люди из правительства все время забывали зайти и спросить у того как именно это надо делать, затем надо было восхищаться стихами Профессора и, не скупясь на матерные слова, ругать всех, кто не может их оценить. Тогда он со слезами на глазах был готов отдать на неопределенное время любую сумму, правда, ни Поляху ни Булке никогда не приходило в голову злоупотреблять этим. Был ли этот старший преподаватель, носящий фамилию Мальцев, действительно плохим поэтом или же просто некому было оценить его творчество дело загадочное. Сам он издал в типографии университета, в котором работал, один сборник, который за пределами книжной раскладки, у входа в университет, и не продавался. Иногда Мальцев пытался всеми силами заставить студентов, у которых вел лекции по истории, читать свои стихи, даже требовал несколько выучить на память, пугая коллоквиумом, но покупалась, как правило, одна книга на поток, а после окончания лекции она валялась где-то в аудитории, из этой книги были вырваны страницы со стихами, которые требовалось выучить. Это приводило Мальцева в бешенство, поэтому под вечер, напившись, он многократно перечитывал свой сборник, упиваясь строчками, затем с громкими криками рвал его, не поддающийся и затвердевший от клея, переплет ему приходилось всегда разгрызать зубами. Об этом он утром жалел и срочно бежал в университет, чтобы приобрести новый сборник. Порвав сборник, Мальцев традиционно хватал гитару, на которой не умел играть и, терзая струны, орал стихи Цветаевой. Затем переходил к многократному выкрику единственного блатного двустишия, которое где то слышал: «мой друг поэт, а значит пьяница». Стены хрущевок, сами знаете какие, и поэтому, подобное не могло остаться без отзыва соседей. По вине отзывчивых содей, уже под вечер дверь его квартиры отирал участковый, который, в отличии от самого Мальцева, умел играть на гитаре и знал несколько больше блатных песен. Он с хозяином квартиры усаживался за стол, на стол укладывал часы, врученные ему за выслуги перед отечеством в 88ом, и пристально глядя на циферблат, нежно обнимал гитару, пытаясь восстановить ее нормальное звучание после отчаянных терзаний Мальцева. Когда же у участкового наступал конец смены, он, не спеша и демонстративно, снимал фуражку, еще медленней и еще демонстративней снимал с пояса пустую кобуру, не видавшую оружия уже добрый десяток лет, после чего стены хрущевки сотрясала песня: «Он капитан и родина его Марсель, он обожает споры, шумы, драки, он курит трубку, пьет крепчайший эль и любит девушку из Нагасаки…» и ей подобные. Тогда уже звонки соседей в милицию не имели никакого результата, поскольку там обещали направить участкового, ссылались на отсутствие бензина для выезда, а то и прямо посылали куда подальше. В такие вечера, уже ближе к полуночи в квартиру Мальцева приходила сестра по несчастью и любовница одновременно Полина Поликарповна – некогда доцент кафедры «Политологии и социологии», член союза писателей, а ныне продавец вещевого рынка, которая жила в той же хрущевке двумя этажами выше. В отличии от сборника Мальцева, ее книги издавались не очень большими, но все же значительными по сегодняшним меркам тиражами и даже когда-то продавались на самом настоящем книжном рынке. Эти книги с размашистой росписью автора занимали центральное место в книжной коллекции Профессора Мальцева, хотя, по правде сказать, он ни одну даже не пытался прочесть, что не мешало ему вести их эмоциональное обсуждение восторгаться образами героев, критиковать неудачные места, одновременно подвывая песням участкового. Исполнив весь свой репертуар, участковый деликатно удалялся, забывая при этом либо фуражку, либо часы, либо кобуру, а то и все вместе взятое, чтобы через час вернуться, открыть дверь своим ключом и, громко ругаясь в темноте, доказывать самому себе, что эта пара друг - другу не подходит. Да и что говорить, действительно не подходили, все таки Поликарповна была старше Мальцева лет приблизительно на шесть, но в этой компании хватало и двух бутылок, чтобы такая разница в возрасте полностью снивелировалась, а если сбросить со счетов участкового, то меньше одной. Утром естественно всем было стыдно, поэтому Полина Поликарповна пыталась как можно скорее отправиться на родной рынок, а сам Мальцев, никогда не поднимался первым, даже если это грозило опозданием на работу, чтобы избежать обсуждения вчерашнего, ненужного прояснения сложившейся ситуации, глупых пояснений и планов на будущее.
В это утро, после ухода Полины Поликарповны, Мальцев поднялся бодрым и готовым к действиям, но посмотрев новости, в конец расстроился и принялся усиленно критиковать бандитское правительство, которое подло убило несчастного журналиста Гонгадзе. Правда кто же такой этот самый Гонгадзе, Мальцев не знал, справедливости ради надо заметить, что и сейчас, спустя несколько лет мало кто знает, о чем же писал этот легендарный журналист в честь которого сегодня назван проспект, потому что читать интеллигентам, вроде Мальцева, такую скучную ерунду не подобает, их задача только резонировать от запущенной в эфир информации, не разобравшись в ее сути. Кроме того печатался то Гонгадзе исключительно в интернет-изданиях, про которые Мальцев, как и все прочие любители творчества этого журналиста, имел слишком смутные представления. Но особенно его возмутил арест известной на политической арене дамы, воровством которой он всего несколько недель назад возмущался сам, хотя действительно, при чем здесь воровство, если человека посадили за борьбу во имя правды и торжества демократии во все мире, еще более возмутило скотское отношение к премьеру, который по доброте душевной, не преследуя никаких корыстных целей, добавил бедному Мальцеву к зарплате, аж шесть гривен. «Одна бутылка водки» - автоматически пересчитал Профессор. Поскольку высказать свое возмущение было некому, Мальцев принялся высказывать его своему отражению в зеркале, попутно пытаясь умыться. Надо заметить, что проклятые власти всю жизнь мешали Мальцеву, не давая ему жить по-человечески. Сначала его народную кровь пил Сталин, хотя, справедливости ради следует сказать, что сам Мальцев при Сталине не жил, а рассказам прародителей не верил. Откуда тупое, зомбированное большевиками быдло может знать как этот упырь пил народную кровь? Здесь важны только мысли таких же интеллигентов, которые при Сталине не жили, а всю информацию почерпнули из современных книг по истории, написанных точно такими же интеллигентами, впрочем, рассуждения об этом порочном круге несчастного старшего преподавателя никогда не одолевали, не до них было. Так и жил Мальцев двойными стандартами, разрываясь между любовью к родителям, прародителям, и ненавистью к им подобным прихвостням большевиков. Затем за его кровь принялся Хрущев, заставивший всех жрать кукурузный хлеб, опять-таки, надо заметить, что и при Хрущеве Мальцев не жил и про вкус кукурузного хлеба не имел ни малейшего представления, потом за бедного Мальцева взялся основательно Брежнев. Этот неугодил Мальцеву своей манерой речи, которая, кстати, была известна профессору, только, благодаря пародистам на телевидении. А вот при Брежневе то Мальцев уже жил, и учитывая характер Профессора, было странно то, что он пережил Брежнева, что любящий дед – герой Великой Отечественной Войны не зашиб случайно костылем. Затем его кровь пили еще два придурка, фамилии которых позабывались, и вот, наконец, у власти оказался свой человек, которой, наконец-то, перестал мешать и показал проклятым губителям, где их место. Сам Мальцев активно взялся ему помогать, в первых рядах кинулся голодовать на Крещатик, вот только полноценно голодовать помешала любящая мать, которая вечерком прибывала к сыну с авоськой нагруженной свежеприготовленной домашней едой. Наевшись как следует домашних блюд, уже можно было спокойно продолжать голодовку. И вот, наконец, пал ненавистный всем бандитский режим. Радости Мальцева не было пределов. Правда побочно развалилось производство, родителей Мальцева швырнули с работы, в городе начался дележ территории между иранскими, китайскими кланами и родными украинскими группировками, загремели первые выстрелы, поскольку этот «свой человек» заодно уничтожил и, мешающие всем жить правоохранительные органы, то остановить эту стрельбу было естественно некому. Сначала иранцы оказались в меньшинстве, заняв последнюю линию обороны на Борщаговке, где обойный рынок стал для них главным командным штабом. С китайцами оказалось труднее часть территории пришлось им уступить, хоть численность украинских группировок росла в геометрической прогрессии, были они разобщены и не могли использовать столь важное преимущество, как количественный перевес. Затем в игру включились малочисленные, но хорошо организованные и подготовленные бывшие стражи порядка, и, как не странно временно навели порядок, все остальные согласились признать их верховенство. Приблизительно на год стрельба прекратилась. Затем с западной Украины потянулись непрерывным потоком цыганские семьи, которые быстро завоевали весь рынок нарко-торговли за счет низкой стоимости и высокого качества товара из Европы. Раздел территории и разборки в городе разгорелись с новой силой. В одной из таких разборок сожгли палатку вещевого рынка, в которой совместно трудились родители Мальцева, предварительно забив до смерти продавцов. Но все это ерунда и жертвы стоящие того глотка свободы, который Мальцев как следует так и не распробовал поскольку за него тут же принялись новые губители-президенты, которые отобрали у бедняги, не понятно на каких правах ему принадлежавшие, средства к безбедному и самодостаточному существованию. Впрочем, к современным упырям то он как раз был не справедлив, поскольку получил от них компенсационный сертификат, продав который купил куртку, ботинки и бутылку водки, так что эти упыри обошлись с Мальцевым довольно милосердно, могли бы вообще ничего не давать, а в придачу чего-нибудь еще и отобрать, например жилплощадь. В результате таких усиленных возмущений Мальцев заплевал зеркало и порезал подбородок сверхбезопасной бритвой gelete. Как раз, когда он при помощи дезодоранта пытался остановить кровь, раздался настойчивый звонок в дверь.
Следующая часть на доработке, может, когда и будет.
|
