Сколько лет продолжается война? Люди, которых я повстречал, не могли точно ответить на этот вопрос. «Наверное лет 200, по крайней мере около того» - говорили одни. «Да что там 200! Больше! Да-да, конечно больше!» - говорили вторые и презрительно отворачивались. «А  мне кажется, она и вовсе не начиналась, - предполагали третьи, - я думаю нас специально стравливали каждое столетие. Для чего? Так легче управлять. Знаете, принцип такой есть - «разделяй и властвуй». Вот я и думаю, что на этом принципе вся их политика и основывается. Я бы, кстати, на их месте точно так же поступил». Не знаю, кто из этих людей прав, но, во всяком случае, их болтовня не избавит меня от участия в войне.

  Наша рота стоит на взлетной площадке в ожидании транспортного корабля. Всё небо затянуло тучами. Темно как ночью и льёт жуткий дождь. Кажется, сегодня объявили штурмовое предупреждение. Ветер изменяет траекторию капель, и они, словно маленькие иголки, врезаются нам в лица. Они жалят наши уши, щеки, глаза. Мы щуримся, но стоим смирно, не шевелимся. Как тут пошевелиться, когда командир то и дело осматривает строй. Он ходит вперёд, назад. Его грубое лицо выражает какую-то душевную тяжесть. Он смотрит на нас, но будто даже и не смотрит. По крайней мере его глаза видят не солдат, не мальчишек одетых в форму, а что-то высшее завёрнутое в человеческую оболочку. А может быть и нет. Может быть, я ошибаюсь.

   Наши родители стоят спереди от нас. Они сбились в кучку. Зонтики давно спрятаны. Ветер всё равно уносит их. Они промокли  до нитки. Лица их выражают скорбь. Словно они хоронят кого-то. Но ведь мы живые. Я вижу лицо своей матери. О мама я здесь и я жив! И я так же люблю тебя! Вот сейчас прилетит огромный транспортный корабль, похожий чем-то на майского жука, и мы обнимемся  в последний раз, и ты зальешься слезами, и будешь молчать. Я знаю, ты ничего не скажешь. Ты воспитывала меня восемнадцать лет, ты многому меня научила за этот срок, но теперь я ухожу от тебя и ты мама, о, я знаю, будешь молчать. Ты всё уже сказала, и я всё уже выслушал. Теперь мне надо уходить. Теперь я солдат. Я уезжаю на войну.

  На небе что-то глухо загудело. Судя по всему это корабль. Вот гул слышен уже ближе. Уши заложило, кажется, я оглох. Среди серых облаков появилась какая-то черная, огромная совершенно жуткая туча. Теперь она отделилась от небосклона и медленно подлетает к земле. Я вижу языки пламени – это сработала тормозная система корабля. Внезапно туча сделалась овальной. Да, корабль действительно похож на майского жука.  Правда, сейчас уже далеко не май. На улице стоит октябрь 2542 года.

  Командир проводил взглядом садящийся корабль, опустил голову, подумал о чем-то с мгновение и резко повернулся к нам.

  - Бойцы! – начал он, – Пришел тот день, когда вы должны отправиться на войну! И теперь я не знаю вас! Потому что теперь вы солдаты! Но вы знаете меня – своего командира, своего родного отца, ибо я знаю у большинства из вас не было отцов, не было даже дедов. Я был вам отец и дед и ваших семьях я был мужской рукой! И я старался быть хорошим наставником. Но теперь вы не мальчики, теперь вы солдаты и не нуждаетесь в отцовских наставлениях. На этой взлётной площадке заканчивается ваше детство и начинается другой этап жизни! Поймите это уже сейчас, здесь! Хотя бы постарайтесь понять! – Дядя Миша потупил взор, подумал с секунду и снова продолжил, - Итак, вы знаете, что по законодательству нашей страны вы, как её граждане, обязаны отслужить два года. Не больше, не меньше. Меня известили о том, куда вас десантируют. Это планета «Оранжевая Орхидея» в системе «Нептуна». После прилёта вас проинструктируют, покажут, что к чему ну и сами понимаете, я уже не раз вам об этом говорил. – Он снова замолк, но, взглянув в наши молодецкие, лица и резко начал. – Парни! Послушайте меня в последний раз как отца! Послушайте это вам пригодиться. Вот уже два десятка лет я провожаю бойцов на эту войну. Все они были такими же мальчишками, как и вы: у них тоже были амбиции, тоже великие планы, но они были такими же, как вы! Вы люди, парни, знайте это! Вы такие, какие вы есть, и пуля не спросит вашу маму о том, какими вы были послушными сынками, какими добрыми… она не спросил, она как в голову, шмяк, – Он хлопнул ладонью себе по глазу, - и конец! И не будет вас! Вы это запомните хорошенько! Никогда не лезьте наражен, сколько таких «героев» было и будет! - он помолчал. – А теперь, по направлению к транспортному кораблю шагом марш! 

  Мы попрощались с родителями. Из хвостовой части корабля начали просачиваться какие-то белые лучи – это огромная дверь открывается, за ней оказался человек в форме. В руках у него был список.

  - Андреев на борт! – скомандовал он, и какой-то парнишка, оторвавшись от строя, побежал к кораблю.

  - Григорьев на борт! – это моя фамилия, я тронулся с места и в последний раз посмотрел на мать, какое у неё было лицо! Невероятная грусть сдавило моё сердце. Я отвернулся. Я не могу смотреть в эти глаза… Боже мой, мама, прощай и не думай не о чем!

  - Герендов Александр на борт! – это мой друг, в нашей компании он считался жутким фантазёром и сказочником. Романтик, одним словом.

  - Герендов Николай на борт! – а это Сашин старший брат. Полная его противоположность. Немного грубый, кажется глупый, совсем не романтик и ненавидит всякое правдоискательство. Но зато он верный друг каждому из нас.

  - Минин на борт! – а вот  и богатырь Минин. Он сложен не по возрасту. Силач.  Его даже дядя Миша с трудом перебарывал. Правда, в нём присутвует небольшая долька трусости. Даже удивительно, в такой-то детине и трусость. Но доброта его всё искупляет. Он совершенно не злопамятен и я никогда не видел, что бы он над кем-нибудь глумился. Скорее наоборот, он становился объектом для шуток, но это с добра. Мы его очень любим.

   - Флинков на борт! – это Флинк. Удивительный парень. В роде бы ничего в нём такого нет, а одновременно он обо всём знает и обо всём нам рассказывает. О том, что нас десантируют на «Оранжевую Орхидею» он знал еще за месяц до вылета. Даже дядя Миша не знал, а он знал!

   Человек в форме дочитал список,  и вся рота постепенно заполнила грузовой отсек корабля. Здесь чисто. Стены гладкие, белые, к ним прикреплены кровати-этажерки. В конце отсека расположены маленькие, круглые окошечки-иллюминаторы. Человек в форме скомандовал: «Взлетаем!» Огромная дверь закрылась. Солдаты, не долго думая, ринулись к окошечкам. Они хотели попрощаться с родителями, и я был в их числе. Но места не хватило. Толпа бойцов окружила иллюминаторы, но какое дело мне до толпы, там внизу стоит моя мать! Разойдитесь! Дайте мне в последний раз посмотреть на неё! Всё вокруг загудело, корабль взлетел. «Разойтись! Кому я сказал, разойтись!» - кричал человек в форме. Но толпа не двигалась. Наконец я подобрался к окну, но мамы, мамы я уже не увидел. Вокруг  были серые и черные мрачные облака. Капли дождя стучали об стекло, ничего не было видно, всё расплывчато.  Наконец я увидел, что нас окружают вовсе не тучи, а такие же огромные, овальные, похожие на майских жуков корабли. Сотнями они проносились возле нас. Сверху, снизу, справа, слева. «Разойтись!» - повторил человек в форме. Толпа разошлась. «Отбой! Ложитесь на свои койки, живо! – скомандовал наш новый командир, мы подчинились. – Сейчас включат  мертафен (снотворное) и вы будете спать вплоть до нашего прилёта на «Оранжевую Орхидею». Разойтись и лечь в постель! Отбой!»

  И вот я здесь, в этом корабле улетаю куда-то, сам не знаю куда.  Я лежу на постели и думаю: они говорят, война вовсе и начиналась, но какое мне дело до их болтовни, когда я оставил дом, оставил мать, оставил всё прежнее, родное моему сердцу. Как паршиво на душе! Зачем мне нужна эта «Оранжевая Орхидея»! Мне вполне достаточно нашего небольшого городка, нашего с мамой, маленького домика. Мне вполне хватало всего этого.

  Но корабль не слышал меня. Он, как большей майский жук, вёз меня куда-то туда, на войну.

  Спустя несколько суток нас разбудили. Делать было нечего, и мы стали придумывать разные споры. Я, Сашка Герендов, Колян и Минин сидим возле маленького окошечка и пытаемся найти «Оранжевую Орхидею». Кто первый отыщет её, тот получит целую бутылку коньяку. Учитывая то, что для одного человека этого будет слишком много, мы в конечном итоге разопьём её вместе, так что не будет ни победителей, ни проигравших.

  - Да вон она!- завизжал Минин своим детским басом, - Вон она, точно говорю! Вон оранжевая такая!

  - Да где? – спросил Коля.

  - Да вон же оранжевая! Да ты посмотри, вон видишь, между той серенькой и вон между красной такой! Да посмотри же! Я точно говорю парни, это она!

  - Товарищ командир, - Саша позвал человека в форме, - извините, а вы не скажете не тали случайно планета «Оранжевая Орхидея»?

  Командир подошел, посмотрел в окошко, при этом скорчил рожу, будто он съел какую-то гадость, затем кивнул и с призрением отвернулся.

  - А-а-а, я же говорил вам! – воскликнул восторженный Минин, - Ахахаха, теперь парни  бутылочку коньячку несите! Не терпеться уже!

  - Да прям сейчас что ли её отдать! – закричал Коля, - Потерпишь!

  - Как это потерплю? – спохватился Минин, - обещали, так несите, я её здесь же разопью.

  - И нам ничего не оставишь? - уже в отчаянии спрашивал Коля.

  - А это уж как по ходу дела будет. Может оставлю, а может и не оставлю. Посмотрим.

  - Вот жмот! Мы тут  к нему как к брату, а он вот так значит, да? Мы же условились, что делиться будем! Ты же слышал всё, ведь слышал, а? А теперь шкуришь всё, да? Вот жжешь гад какой! Я это тебе запомню сволочь такая!

  - Да что запомнишь-то?! Что зразу запомнишь-то?! Сказали, кто найдёт тому коньку! Ну вот я и нашел, значит и коньяк мой!

  - Да это ж мы так договаривались, ты же знаешь, что мы на всех разделить хотели!

  - Ничего я не знал, не говорили мне об этом!..

  - Ну ладно! – я встрял в разговор, - Что вы как дети? Потом разберёмся. Вы посмотрите, как мы быстро летим.  

  Не знаю с какой скоростью мы двигались, но неожиданно  «Орхидея»  из крохотной точки на стекле превратилась в огромную поверхность. Она двигалась на нас как-то неуклюже, развалисто, но одновременно с тем быстро и агрессивно, словно злая тётка с базара хочет наказать нашкодивших детей. Мне снова стало грустно. Я осознал, что  на этой земле я проведу еще долгое время, причем срок-то мой даже не начался! Он начнется только тогда, когда я спущусь вниз. Но это в меньшей мере мучило меня. Главное здесь не было моего дома и всё  было жутко и чуждо…

   - Как думаете, - начал Минин, - почему именно здесь мы воюем?

   - Не знаю, - ответил я, - вроде бы это важный стратегический пункт. 

  Мы помолчали с пару секунд.

   - «Оранжевая Орхидея»! –  вдруг произнёс  восторженно Саша. – Вы посмотрите, какая она величественная, красивая, аж дух захватывает!- он помолчал, затем с вспыхнувшим лицом продолжил, - Мы спускаемся на землю вечной зари! Мрак не может ступить сюда! Солнце слишком близко! Оно оберегает эту планету! «Оранжевая Орхидея» - планета вечной зари… Парни, как вам это? Ничего не находите? Ведь это, по-моему, жуть как красиво!

   - Я ничего не нахожу, - буркнул раздраженно Коля, - По-моему, просто большая куча дерьма!

   Мы расхохотались.

   - Да Колян! – смеялся Минин, - у тебя семь бед – один ответ!

   - Ты моя главная беда! – крикнул Коля, - Не отдам я тебя коньяку!

   - Как не отдашь? Да я сам у тебя возьму!

   - Подерёшься со мной?

   - Если не отдашь, подерусь!

   - Ну вот, - вздохнул Саша, - понеслась заново!

   Человек в форме зашел на середину отсека. «Стройсь!» - неожиданно скомандовал он. Все, в том числе и мы, рванули с места, и уже через пару мгновений рота была построена. Этому нас обучил дядя Миша. Командир довольно улыбнулся. «Многие из вас должны выжить» - сказал он. Но что значит многие? Мы все хотим жить!

    Корабль загудел. У меня заложило уши, через секунду почувствовалась резкая боль. Кто-то в строю вскрикнул. Постепенно гул начал рассеиваться, и я заметил, как отсек стал заливаться новым дневным светом. Корабль слегка передёрнуло. Мы приземлились. На несколько мгновений воцарилась абсолютная тишина, затем в передней части отсека что-то зашипело – это произошла разгерметизация. В отсек начали проникать яркие солнечные лучи. Солдаты защурили глаза. Дверь открылось и нас обдало горячим воздухом, смешанным с запахом пустыни.    

   «Шагом марш!» - скомандовал командир. Строй двинулся. Я шел вперед и видел, как солнечные лучи пожирают  ряды солдат один за другим, и те из черно-зелёных превращаются постепенно в серо-бежевые… и вот, через пару мгновений я оказался на «Оранжевой Орхидее». Пустыня, кругом пустыня. Она ровная: здесь нет ни дюн, ни карьеров, ни скал; здесь ровная, скучная, но одновременно с тем величественная поверхность.

   - Ну и за что мы здесь будем воевать? – крикнул кто-то в строю.

   - Разговоры! – рявкнул командир, но спустя секунду ответил, - За федерацию и её граждан.

   - Но ведь мы и есть её граждане.

   - Какие вы граждане! – усмехнулся командир, - Вы псы войны, запомните это!

   Мы двигались вперёд и неожиданно, словно из-под земли, перед нами выросла крепость. Небольшая, с двух этажный дом, но, тем не менее, внушительная, с прикрепленными на стены железными, песочного цвета, плитами. На крыше крепости виднелись огромные пушки, похожие на те, что ставят на воздушных крейсерах: с длинными, широкими дулами, защищенными полукруглыми панцирями. В передней, по-видимому, части сооружения были видны узенькие бойницы. Из некоторых выглядывали стволы пулемётов. 

   - Вот мы и пришли, - сказал командир, - скоро вас накормят и проинструктируют.

   Несколько голодных суток, проведённых на корабле, дали о себе знать.  Мы жадно накинулись на еду;  целых три порции съели! «Да уж славно покушали!» - сказал Коля, когда мы вышли на улицу. На наших лицах появилась послеобеденная усталость, но странное дело, я до сих пор чувствую себя голодным. Минин из-за этого съел аж пять порций. Кажется, его слегка подташнивает. На улице, правда, стало легче, но он по-прежнему охает и слегка стонет, хотя, как мне кажется, вполне доволен. Впрочем, как тут можно быть недовольным, когда открывается такая красота! Огромное, красное солнце постепенно спускается с небосклона. Оно погружается в пустыню, словно  укутывается  в постель. Оно сладко улыбается. День подходит к концу, впереди лёгкий, беззаботный сон… Оранжевые лучи  зависли над землёй.  Они светят тускло, как небольшой детский светильник. Спокойствие как-то незаметно подкралось ко мне и разлилось по всему моему существу. Как хорошо! И даже мысли о доме, не отпугивают моего счастья. В самом деле, может быть дом там, где мне хорошо?..

    Но тут, совершенно неожиданно, я кое-что вспомнил - одну мысль давно уже мучившую меня.

   - Парни, - начал я, - вы слышали что-нибудь о наших врагах? Ну, как он воюют?  Слышали что-нибудь об этом?

   - Я слышал, что они ублюдки! – крикнул Коля.

   - Вот именно! – подтвердил Минин. – Ты знаешь, что они с нашими делали? 

   - Резали как свиней! – снова рявкнул Коля и жутко побагровел.

   - Я слышал, что даже распинали! – продолжил Минин, - Мне дядя Миша рассказывал одну историю, о том, как  наших пацанов в плен уводили и там на своих крепостях распинали для устрашения.

  - Да-да, а я слышал… - начал Коля, но я его прервал:

  - Парни! – сказал я, ребята повернули ко мне лица, - Парни,  мне интересно узнать кое-что. Вот если бы в роте вы последние остались и сидели б где-нибудь в укреплении; если бы все погибли, а вы остались, да еще противника целая бригада, да еще таких противников как эти ублюдки, вы бы в плен сдались?.. Патронов у вас нет, а только ножик один, да и тот тупой, вы бы как поступили? Сдались бы со страхом, что они вас замучают или нет?  Что бы вы сделали?

   Наступило молчание.

   - Я даже не знаю, - начал неуверенно Минин, - я бы наверно белый  флаг поднял или как там это делается? Сдался бы, притом как можно аккуратнее.

   - И мучений бы не побоялся?

   - А что мне их бояться-то? Я бы подошел к одному с поднятыми руками, они же дураки, они не соображают ничего. Выхватил бы у одного ружьё, резко б так  выхватил, да и положил бы их всех на фиг!

   - Вот так бы взял и положил? – усмехнулся Саша.

   - Так бы и положил! А ты, по-другому сделал бы что ли, да? Так говори как!

   Но вопрос остался без ответа.

   - Я бы себя зарезал! – проговорил Коля резко. – Не хочу я мучений. Я быстро умру. Нож в сердце, да живо так, чтоб боли не было и конец.

   - Нет, это грех! – сказал я. – Себя убивать это грех!

   - Да что! – Встрепенулся Коля. – Там не поймут меня что ли! Должны понять! Как не поймут?

   - Нет-нет, это грех, грех!

   - Грех, грех! Заладил тут. Не хочу я мучиться, там должны понять!

   - Никто там тебя не собирается понимать! – сказал Саша. – Там небо, здесь земля. Разница большая брат.

   - Что же это за разница! Пошла она это разница! Не хочу я мучиться и всё тут! Плевал я на это.

   - А зря. – укорительно сказал Саша.

   - Ничего не зря! А ты сам бы как поступил? – спросил Коля. Саша задумался, но спустя мгновение, как-то передёрнулся и с восторгом начал:

   - Я бы, я бы схватил нож и кинулся на них. С криком бы кинулся, что б им козлам страшно стало! Они меня застрелят, конечно, но это не так уж и больно. Зато потом, как они говорить будут: «Вот мол, не побоялся пацанёнок смерти, нам бы так!» - и я б героем у них остался в памяти. Это ж класс то какой у врагов в памяти героем остаться! – он с секунду помолчал, затем снова весь затрясся и продолжил, - А у наших, у наших мне бы памятник поставили. «Неизвестный солдат, убивающих врагов своей храбростью» - вот так монумент назовут. Будут тогда матери к нему ходить, и каждая из них будет думать, что её сын здесь похоронен! И моя мать так будет думать, и плакать за сыночка своего... Вот так бы я сделал, именно так!

   Саша закончил в исступлении. 

   - Да, вот какой бы смерти я хотел! – завопил Минин. – Так по геройски! Это конечно очень классно!

    Саша тут же поморщился.

   - Классно-то классно, - сказал он, - только всё это фантазии, глупости. Лучше пожить всё-таки. Жизнь смерти лучше.

   Все молча согласились.

   Спустя несколько минут по громкоговорителю объявили об общем сборе на крыше крепости. Мы поспешили к месту назначения. Путь наш пролегал через узенькие, пропахшие потом, коридорчики, через тёмные казармы и всевозможные медицинские кабинеты, усеянные полумертвыми, полуживыми телами солдат. Многие из них кричали от боли, звали кого-то, бились в припадках или просто с пожелтевшими лицами смотрели в одну точку, словно ожидая исхода судьбы своей...  Мне стало страшно. Неужели эти бедняги были когда-то такими же жизнерадостными мальчишками, как и мы?.. Неужели по этим осунувшимся лицам когда-то пробегала улыбка… Мне, почему-то кажется, что эти парни вовсе не отсюда, что они прилетели из какой-нибудь другой, далёкой страны и здесь находятся только проездом, и мы не имеем к ним никакого отношения. Словно мы стоим на вокзале. Наш поезд еще не приехал, а их уже отправляется в путь… Это ужасно! Хочется побыстрее убраться отсюда!

   Мы как-то засуетись: натыкались на койки бойцов, заходили в тупик и не могли найти выхода. Казалось, мы окончательно заблудились. Но, после небольшого поиска, нам встретилась лестница, ведущая на крышу. Взобравшись, мы увидели Флика. Он разговаривал с какими-то ребятами. Лицо у него было напряженно, он внимательно слушал собеседника.

   - Значит, к Филиппу Патыркину идти надо? – сказал он.

   - Да. Он хотя бы по мелочам вас дёргать не будет. Филипыч хороший мужик.

   - Ну тогда всё, - Флинк увидел нас, - спасибо, может еще как-нибудь к вам подойду.

   - Без проблем. Подходи, если что-нибудь понадобиться.

   Флинк направился к нам.

   - А вот и он! – улыбаясь, начал Саша.- Ты где был-то весь день?

   - Ты что не видишь брат? – усмехнулся Коля. – Он с этими парнями отдыхал, а нас бросил. Он бизнесвумен теперь, куда ему до нас!

   - Хорош парни!, - огрызнулся Флинк. – Я между прочим для вас старался.

   - Ну ладно, ладно, не обижайся! - подхватил я, -  О чем ты с ними  разговаривал? Что за Филипыч такой?

  Флинк не смотря на нас, повернул голову направо и начал:

   - Вон видите командир стоит. – он кивнул на мужчину в форме, облокотившегося на перила и смотрящего куда-то за горизонт. Это был тот самый командир, что летел с нами на корабле.

   - Ну да, он сопровождал  нас сюда. И что?

   - Он сейчас нам инструкцию зачитает, а потом к нему подойдём и попросимся в отряд к Филиппу Патыркину.

   - Как это попросимся?- удивился Саша. – Здесь лагерь что ли, чтоб проситься?

   - Слушай, можно проситься, я обо всё уже узнал. - сердясь, ответил Флинк. – Тут, если попадешь к какому-нибудь нехорошему товарищу, он от тебя потом не отвяжется. Будет ко всяким мелочам придираться. Ну там отбой строго по времени, устав, понимаешь? А Филипыч этот вроде нормальный мужик. По пустякам не бесится. Так что будем к нему проситься. Только вот задобрить этого командира надо, подкупить. У вас коньяк остался?

   Мы повернулись к Минину. Он скорчил такое лицо, будто у маленького мальчика отобрали игрушку. 

   - Только зашкурь сейчас! – прошипел Коля.

   - Да ничего я не зашкурю! – обидевшись, ответил Минин. – Она у меня в казарме, я её под подушкой спрятал.

   - Под подушкой? – вырвалось у меня.

   - Лучше б у входа её оставил! – съязвил раздраженно Саша.

   - А куда еще мне её положить? В ящик что ли? Да туда каждый дурак полезет.

   - А ключи для чего? – злился Коля.

   - Да взломают! Ты думаешь, они не умеют что ли?

   - Во дура-а-ак! – Коля закрыл лицо ладонью.

   - Чего дурак-то, а? Колян ты совсем уже офигел!

   - Чего ты сказал!

   - Ладно! – вырвалось у Флинка. – Я думаю её никто не украдёт. В общем, выслушаем сейчас инструкцию, а потом подойдём и попросим устроить нас к Филипычу. Договорились?

   - Договорились. – ответили мы хором.